– Потому что принадлежу к иной половине человечества?– Девочки так себя не ведут.– Как мало вы о нас знаете, – возразила Батшеба. – Все дети – маленькие жестокие дикари, даже девочки. А может быть, они-то в первую очередь.– Далеко не все дети, – стоял на своем Бенедикт. – Во всяком случае, мало кто проявляет жестокость в течение продолжительного времени. И уж наверняка не старший ребенок в семье. Едва появляется на свет следующий, на наши плечи падает ответственность. И мы уже не беззаботные дети. «Ты должен заботиться о братике, Бенедикт, – говорят тебе. – Он моложе». Или: «Ты во всем виноват, Бенедикт, ведь ты старший».– Так говорил ваш отец?– Ну да. Если честно, я плохо помню нотации, кроме конца, потому что он всегда оставался неизменным. Отец тяжело вздыхал и говорил, что всю жизнь мечтал о дочерях.– Поверьте, это было всего лишь родительское преувеличение. Мало кто из мужчин – а из аристократов и вообще никто – хочет видеть наследниками не сыновей, а дочерей.– Но отец говорил вполне искренне. С тех пор он повторял это тысячу раз.– И повторяет до сих пор?– Да.– Но почему же? Вы все миновали период испытаний, все выросли.– Он не удовлетворен, – коротко ответил Бенедикт. – Ожидал большего.Батшеба повернулась и даже слегка наклонилась, чтобы заглянуть собеседнику в глаза.– И от вас тоже? Но ведь вы – лорд Безупречность!– Я безупречен с точки зрения общепринятых стандартов. А требования отца значительно выше. В его натуре нет ничего усредненного. Порою сомневаюсь, что в нем вообще присутствует человеческое начало.Испугавшись собственного неосторожного замечания, Бенедикт быстро добавил:– Во всяком случае, истории на ночь он не рассказывал, так что я даже не подозревал, что родители способны на подобные подвиги.– Что ж, родители Джека тоже этого не делали. Должно быть, это ужасные Делюси его растлили.– Вовсе не обязательно, – возразил Бенедикт. – Вы сказали, что ваш муж обладал душой бунтаря. Вполне возможно, что он, как и Перегрин, просто стремился к иной жизни. Может быть, он всей душой чуждался условностей.Да, в семействе Делюси Джек Уингейт действительно обрел ту свободу, которой ему никогда и ни за что не позволило бы светское общество. Он нашел мир без правил.– Он легко приспособился к новой жизни, – произнесла Батшеба вслух. – Но Джек проводил четкую границу между правдой и вымыслом. А вот насчет своих родственников я не уверена. Они плетут блестящие истории, и, возможно, их ложь потому и звучит так убедительно, что они сами в нее верят. Скорее всего Оливия устроена точно так же. Иначе это безумное путешествие просто невозможно объяснить.– Девочке необходима гувернантка, – сказал Бенедикт и тут же проклял себя за необдуманные слова. Ничего глупее нельзя было придумать. Посоветовал бы уж заодно полный набор слуг и дом в деревне, подальше от Лондона с его тлетворным влиянием.Сгорая от стыда, он замер в ожидании саркастического комментария.– Совершенно согласна, – спокойно произнесла Батшеба, чем снова – уже в который раз – немало удивила спутника. – Пункт о гувернантке для Оливии стоит в списке следующим. Мисс Смитсон руководит прекрасной школой, но это совсем иное воспитание. У меня была гувернантка. Дракон в женском обличье. Даже папа ее боялся. Но в том-то и смысл. Если бы ей не удалось усмирить отца, то нечего было бы и мечтать о том, чтобы произвести на меня должное впечатление.– Уж не хотите ли сказать, что в детстве тоже не отличались излишне примерным поведением? – заинтересовался Бенедикт.– От кого бы мне его унаследовать?– Но ведь все-таки вы у кого-то научились манерам. Ведь вы – истинная леди.Батшеба отвернулась, сложила руки на коленях и устремила взгляд вперед.– Да-да, – подтвердил Бенедикт. – Никаких сомнений. Уж в этом-то я разбираюсь.– Я и должна была стать леди, – сухо подтвердила она, – потому что мама приложила к тому немалые усилия. Относительно меня у нее имелись определенные честолюбивые намерения.– Отсюда и дракон в обличье гувернантки, – сделал вывод виконт.– А я должна признаться в честолюбивых намерениях относительно Оливии.– Ваша цель – не позволить ей отправиться в ад, – заметил он, резко свернув в сторону, чтобы не столкнуться с несущимся навстречу кабриолетом. – Очень благородное стремление.– Вовсе нет необходимости проявлять тактичность, – печально отозвалась Батшеба. – Несложно догадаться, что вы думаете на самом деле.– Сомневаюсь. – Ратборн и сам не слишком-то понимал собственные мысли. Раздражался из-за тесноты на дороге и сердился на неловких возниц, то и дело создающих нелепые и опасные ситуации. Волновался за Перегрина и Оливию – тем острее, чем ниже спускалась ночь. Сознавал близость красивой женщины, ее тепло, ее обаяние… и – возможно, самое опасное – понимал собственное восхищение и увлечение этой женщиной; интерес к ее мыслям и словам, к тому, как работал ее ум.Ее ум! Женский ум!Но так оно и было на самом деле. Бенедикт действительно ощущал постоянно возрастающую близость мыслей и представлений. Единство проявлялось настолько остро, что не имело смысла притворяться перед самим собой, что его не существует. Неожиданно возникла аура. Разлилась в воздухе, пропитала темноту неумолимо наступающей ночи, окутала удивительную спутницу – и лишила Бенедикта обычной сдержанности и замкнутости, заставила говорить такие слова, которые в иной ситуации он никогда и ни за что не сказал бы. А уж тем более в разговоре с дамой.В то же время лорд Ратборн сознавал разделяющее пространство – бескрайнее, словно океан, – и до отчаяния, до гнева остро понимал, что не должен прилагать усилий к его сокращению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101