– У нас вполне достаточно времени, чтобы спокойно обсудить, что можно делать и чего делать нельзя, – успокоил Ратборн.– Я уже давно обсуждаю этот вопрос сама с собой, – призналась Батшеба. – Последние несколько часов только тем и занимаюсь, что считаю столбы с указанием миль да раскладываю по полочкам возможные действия – так, как обычно делаешь ты.– Так вот, оказывается, как ты развлекаешься! Ужасно скучный способ коротать время в пути. И к тому же такая трата сил. Почему не попросила меня помочь?Батшеба подумала, что никак не может привыкнуть делиться собственными трудностями, но ответила иначе:– Ты так глубоко ушел в собственные мысли, что мне не хотелось беспокоить.Он взглянул удивленно.– Я вовсе не думала, что тебя следует развлекать, – продолжила она. – Сама я не нуждаюсь в постоянных разговорах. Напротив, очень радуюсь, когда выпадает тихая минута и появляется возможность спокойно подумать. Это случается не слишком часто. А мне так хотелось все для себя решить.– Ты – удобная спутница, – заключил Бенедикт. – Дело в том, что я привык путешествовать в одиночестве. Но даже не думал тебя не замечать. Это невозможно. Просто позволил себе углубиться в собственные мысли. Тебе следовало напомнить, что время от времени надо что-то говорить, чтобы дорога казалась короче.– Но ведь я не скучала, – возразила Батшеба. – Тем для размышлений так много.Некоторое время ехали молча. Бенедикт заговорил первым.– Увы, я не самый внимательный кавалер, – с раскаянием заметил он.– Просто у тебя слишком много забот, особенно сейчас.– Нет, я отчаянно невнимателен, – нетерпеливо повторил Ратборн. – Наконец понял, что… хотя для этого потребовалось немало времени. Судьба послала возможность понимания, и как же я распорядился этой возможностью? Столько времени провел рядом с тобой – наверное, больше, чем с какой-либо другой женщиной. И что же? Даже сейчас, когда меньше всего на свете хочется тратить драгоценное время общения даром, я малодушно уступаю старым привычкам.– Но ты вовсе не обязан меня развлекать, – возразила Батшеба. – Твое дело – смотреть на дорогу и…– Ты спрашивала, как мы с женой могли остаться чужими, – перебил Ратборн слегка изменившимся, натянутым голосом. – Как раз вот так. Мало разговаривали, мало… черт возьми, даже не знаю. Обращался с ней как с красивой мебелью. И это с ней-то, урожденной Далми! Ада нуждалась в океане чувств. Не могла жить без внимания. Так стоит ли удивляться тому, что со временем у нее появились совсем другие интересы?От удивления Батшеба потеряла дар речи и лишь пристально смотрела на спутника. Сейчас красивый профиль казался застывшим.– Это был не мужчина, – продолжал Бенедикт. – Во всяком случае, не то, о чем ты думаешь. Ада попала под влияние проповедника-евангелиста. Он убедил и ее, и множество других несчастных созданий нести спасение обездоленным. Делали они это несколько странным образом: раздавали Библии и проповедовали людям, которые воспринимали слова как насмешку или оскорбление. Мне пришлось иметь дело с бедными. Им очень многого не хватает. И все же сомневаюсь, что кто-то ощущает потребность в общении с одетыми по последней моде аристократками, которые высокомерно уличают их в гордости, тщеславии и распущенности.Батшебе до боли захотелось прикоснуться, положить ладонь на его руку. Но она не осмелилась. Ночь уже спустилась, и все же дорога оставалась обитаемой и даже оживленной. Ведь они ехали по главной улице самого знаменитого курорта Англии.– Я ошибалась, – заметила она. – Наверное, твоя жена все-таки была достаточно эмоциональной особой.– Возможно, я бы даже обрадовался, если бы она рассердилась и чем-нибудь швырнула в меня, – снова заговорил Ратборн. – Но ведь я и понятия не имел о масштабах и глубине ее увлечения, о силе ее страсти. Почти не знал, чем она занимается. Не спрашивал. Отмахивался, как от типичной женской причуды. А следовало бы положить конец сомнительной миссионерской деятельности. Но я ограничивался лишь редкими саркастическими замечаниями, которые не достигали цели. А потом углубился в собственные, куда более важные дела и вообще забыл об этой стороне ее жизни.– Ты не любил ее, – тихо произнесла Батшеба.– Это не извинение, – раздраженно возразил Ратборн. – Я женился на Аде, а значит, взял на себя ответственность. Она была сестрой моего самого давнего, самого верного друга, черт меня дери! И я не обращал на нее внимания! Из-за этого жестокого невнимания она и отправилась в трущобы, чтобы вещать нищим об адском огне и проклятии, а вернулась с жестокой лихорадкой, которая прикончила ее в три дня!– А Джек поехал на лошади, на которую ему не советовали даже садиться. Бешеная тварь его сбросила. Он умирал три месяца.– Это совсем другое дело, – заметил Бенедикт.– Потому что он – мужчина, а она – женщина?– Ваш брак оказался счастливым, хотя весь мир его осуждал, – пояснил Ратборн. – А наш с Адой брак провалился, хотя все им восторгались.– Тайное дело двоих, – напомнила Батшеба его собственные слова, сказанные после первого взрыва страсти. – Некоторые очевидно неразумные браки оборачиваются удачей, во всяком случае, для супругов. Определенное число рассудочных браков тоже оказывается успешным. Почему, собственно, союз не может основываться на чувстве долга? Или на расчете? Или на политических соображениях? Так что ты вовсе не настолько недоступен для семейных уз, как может показаться с первого взгляда.– Только не для тебя! – прорычал Бенедикт. – Но тебя эти узы и не привлекают.– Главное отличие в том, что я выросла с твердым сознанием необходимости полагаться исключительно на собственные силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101