— Читайте! — приказал Роуленд.
Леверетт развернул лист бумаги, проглотил застрявший в горле комок и начал читать:
«Уважаемый лорд Хэнни!
Это письмо — и прощание, и извинение за то беспокойство, какое я вам причинил. Я не прошу прощения за свое поведение; у меня, однако, были для него свои причины, которые я хотел бы объяснить в надежде, что когда-нибудь вы подумаете обо мне с пониманием и прощением. Если я разочаровал вас, то себя самого я разочаровал вдесятеро сильнее. Я не сумел стать тем викарием, каким мог бы быть; а Уиган оказался не таким простым приходом, каким я его счел поначалу. В нем сосуществуют два мира: залитый солнцем мир слуг и карет, и другой, совершенно отдельный от него мир, что трудится под землей. Чем дольше я работал, тем больше понимал, что не смогу равно чистосердечно служить как викарий одновременно обоим этим мирам. Был период, когда я, подобно преподобному Чаббу, ставил сухую ученость выше дружбы своих собратьев. Теперь я могу сказать, что нет на земле награды выше, чем доброе мнение и отношение простых мужчин и женщин — тружеников Уигана. О суетном тщеславии церкви я и не вспомню. Уиган же останется в моем сердце навсегда.
Завтра я начинаю новое, собственное служение. Благодарение Господу, я понесу это бремя не в одиночестве, потому что Шарлотта присоединилась ко мне. Я не могу открыть вам, куда мы направляемся, но знайте, что мы находимся с ней в полном согласии, как два человека, вооруженных глубокой и истинной верой в Господа. Завтра начинается великое приключение!
С уважением и любовью,
ваш смиренный, послушный Джон Мэйпоул».
Леверетт осмотрел конверт:
— Судя по почтовому штемпелю, отправлено из Бристоля три дня назад.
— Я был готов поклясться, что Мэйпоула нет в живых, — проговорил Блэар.
— Если верить этому письму, он жив, — возразил Роуленд.
— Почерк Джона, — сказал Леверетт. — И он действительно думает и чувствует так, как здесь написано. Он сам говорил мне то же самое почти теми же словами.
— За последние три дня из бристольского порта вышли сотни судов, — произнес Роуленд. — Сейчас эта парочка может быть уже где угодно в Европе, а может и разыгрывать из себя миссионеров где-нибудь в трущобах южной Англии.
— Как вы думаете, они поженились? — спросила Лидия.
— Конечно, поженились, — ответила леди Роуленд. — Но это неважно, ваш дядюшка все равно лишит ее наследства. Он просто обязан это сделать. Она наплевала на всю семью, чтобы сбежать с каким-то сумасшедшим.
— И больше Мэйпоул ничего не пишет? — спросил Блэар. — Ни слова о том, почему он исчез или куда уехал?
— Это все, — ответил Леверетт.
— Мы ведь все эти месяцы ждали от Мэйпоула какого-нибудь письма, верно? — напомнила присутствующим Лидия.
— Видимо, он все это время поддерживал тайные контакты с Шарлоттой, — заявила леди Роуленд. — Мы отозвали всех сыщиков. Какой смысл искать двух беглецов!
Леверетт снял шляпу, словно только сейчас обнаружив, какая она жаркая и тяжелая. Кожа его по линии волос была усеяна голубыми точками.
— Вам не нужен будет в Африке помощник? — спросил он Блэара.
— Нет. Извините.
— Вопрос в том, — проговорил Роуленд, — не был ли Блэар с самого начала заодно с Мэйпоулом. Я обратил внимание, какими глазами Шарлотта смотрела на него, когда я приехал с дарами для Королевского общества.
— С теми перчатками из обезьяны? — спросил Блэар.
— Эрншоу говорил мне, что Блэар увивался вокруг нее и настраивал ее против меня.
— Судя по тому, как она себя вела, она не сильно в меня влюбилась.
— Вы оба играли. Вы все это время были агентом Мэйпоула.
— Ваша Светлость?! — воззвал Блэар к епископу, как бы прося о заступничестве, но Хэнни, казалось, не слышал.
— А вы узнали что-нибудь о своей матери? — попыталась сменить тему Лидия.
— Нет, пожалуй, ничего. Наверное, в душе я предпочитаю, чтобы она была окутана тайной.
— Какая там тайна! — фыркнул Роуленд. — Обычная шлюха забеременела от какого-нибудь ученика продавца, родила щенка, теперь она уже товар несвежий, снова подзалетела на ребенке, но от человека, у которого не слишком толстый кошелек, чтобы на ней жениться. Она выклянчивает у него билет в Америку и по дороге расстается со своей короткой и безобразной жизнью. Возможно, в паре мелочей я ошибаюсь, но, по-моему, никакой тайны тут нет. И нечего пытаться сотворить из этой женщины героиню, окружая подобную историю тайной.
Блэар прикинул: до Роуленда прямо через ковер было два шага, первый пришелся бы на горчицу, второй — на пирог; но Роуленд поднял ружье и проговорил:
— Что, нет здесь пальм или туземцев, за которых можно было бы спрятаться, а? И как тебе нравится мое расследование? Кажется, наконец-то я тебя достал! Твоя мать — проститутка, сифилитичка, ничтожество, даже без имени, тот мусор, что ежедневно выбрасывают с каждого корабля за борт. И она сама все это выбрала. Верно я говорю?
— Знаешь, — пожал плечами Блэар, — я сам рассуждал так же и даже хуже. На протяжении многих лет. Поскольку, что бы она там ни сделала, осталась бы жива или умерла, но меня бросила. Хорошо, что ты сказал то же самое. Услышав это со стороны, я понимаю теперь, насколько эти слова глупы и злобны. Но прежде всего глупы. Потому что она сама была еще девочкой, и когда я думаю о том, какой одинокой и всеми брошенной она должна была себя чувствовать, без единого пенни в кармане, после того как истратила все на билет, без багажа, без друзей, обессиленная, смертельно больная еще до того, как села на корабль, зная, что, вероятнее всего, умрет в море по дороге, — я понимаю, какое мужество ей потребовалось, чтобы вырваться отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147