Первая десятка решала голосованием, кого из остальных двадцати девяти поставить на его место, если он уходил наверх. Первый, Второй и Третий выбирались раз в месяц всеми четырьмя десятками. Первый становился Председателем и получал очень большую власть над остальными. Вплоть до применения высшей меры в экстренных случаях. Такая система приводила к очень оживленной политической борьбе и не давала, застояться, закиснуть, ослабить инициативу.
Четвертый бродил по перрону, делая вид, что поглядывает на табло прибывающих поездов, но Илья тут же уловил его острые взгляды, которыми он встречал всех, попадающих на перрон. Этот выбрал себе роль эдакого мотающегося в проруби эдельвейса. такая уж натура – на месте не сидится, не лежится, не стоится. Via est vita! Скорее уж: Via est morta! C его-то скоростью реакции и показателями стрельбы. Непостоянен, правда, это его главный недостаток. Неудержимая активность может совершенно неожиданно смениться столь же неудержимой ленью, склонностью к гедонизму и сибаритству. Тогда он все свои дела сбрасывает на свою тройку, а сам ударяется в праздность и пассивность. Непостоянен и ненадежен. Его нужно все время чем-то увлекать, что-то подсовывать, влекущее и зовущее, иначе он за тобой не пойдет, брякнется на ближайший диван. Сейчас-то он возбужден, у него вчера одного человека из тройки Иван убил, второй пропал, скорее всего навсегда. Иван у него теперь в печенках сидит, не дает на месте оставаться.
Илья обошел вокзал с левой стороны, как раз там, где вчера был убит Двадцать второй. У него неприятно засосало под ложечкой. На какой хрен он еще тогда, год назад, подобрал этого чеченского ублюдка у гостиницы «Украина», когда тот влез не в свое дело и помешал им самим выполнить порученное им дело! Хотел на свою сторону переманить! А тот каким-то образом на Крестного вышел. Сейчас бы давно уже стер ли бы в порошок этого Крестного, который вообразил себя не то Нероном, не то Мухаммедом, пророком аллаха на земле! Сволочь! Гребет огромные деньги их руками в свой карман. Да если эти деньги в ход пустить, можно в России такое место занять, Крестный даже подумать об этом не может. Россия – страна революций. Но такой революции, которую задумал Илья, в России еще не было. Она даже и не снилась ей ни в каком кошмарном сне.
На Пятого он наткнулся сразу же, как только вышел на площадь. Он стоял у подземного перехода с букетом роз и нервно поглядывал на часы. Господи! Откуда берутся такие идиоты? Ведь он уже два часа ждет свою мифическую «девушку»! Еще два часа и к нему просто менты приебутся с проверкой документов. Ну – придумал! Гений! Нет, Пятый самостоятельно работать не может, теперь в этом Илья окончательно убедился. Пора ставить на Правлении вопрос о переводе его обратно во вторую десятку. Вот он, полюбуйтесь! Стоит и не знает что ему теперь делать...
Илья прошел мимо и прошипел, не шевеля, губами:
– Пошел отсюда! Быстро!
Пятый как сквозь землю провалился. Впрочем, он и смылся с площади в подземный переход.
Так. Все вроде? А где же Восьмой-то? Ну, этот самый хитрожопый. Осторожный, как все азиаты, это толи казах, толи узбек, всегда выбирал самую безопасную позицию, хотя всегда далеко не самую эффективную. И был в чем-то, вероятно, прав, поскольку в первой десятке был дольше всех. Да и в Правлении он никогда не лез вперед, держался за спинами, ничего не предлагал, от голосования почти всегда воздерживался. Забивался всегда в щель, как таракан. Тараканы, кстати, из существующих сегодня на Земле животных – древнейшие. Но первым Восьмому никогда не стать. Даже Вторым или Третьим. Тараканы – ветвь тупиковая. Да хрен с ним, сидит где-нибудь в щели и пусть сидит. Припомним, когда удобный случай представится.
Проходя по вокзалу, Илья видел, конечно, необъяснимое обилие ремонтных рабочих, часть из которых бестолково и лениво ковырялась в стенах, а часть откровенно дремала, прислонясь к этим же стенам. Хотя Илья и не считал себя крутым аналитиком, но уж совсем тупым бы он себя тоже не назвал бы. К тому же с интуицией у него тоже было все в порядке. Развитая была интуиция. Она-то и подсказала ему обратить внимание на этих рабочих. А элементарная логика подсказала, что не будет никто тратить деньги на рабочих, которые еле-еле ковыряются вместо того, чтобы работать. Подсадные рабочие, ментовские. Что это у них за агрегаты такие интересные по залам расставлены?
Илья насчитал «рабочих» больше двух десятков. И все это на одного Ивана? Ни хрена себе, вот это они его уважают! Гораздо больше, чем мы, хмыкнул про себя Илья. Он, сука, конечно, боец. Но и не таких обламывали. Не сможет один человек победить Союз Киллеров. Не сможет. Надорвется.
А менты, что ж, они не помеха. Нас не трогают, и хрен с ними. А если Ивана ненароком завалят, тоже хорошо, нам мороки меньше.
«Союзнички, – хмыкнул Илья. – Всех вас прижучим, придет время...»
...Иван проснулся от настойчивого запаха духов, который лез ему прямо в ноздри. Он вряд ли бы сумел отличить «Boucheron» от «Dolce & Gabbana», а среди «Salvador Dali» почувствовать разницу между «Laguna» и «Dalissime», но аромат духов его чем-то взволновал, о чем-то напомнил, что-то туманное и очень приятное мелькнуло в голове, отдалось в пояснице и вызвало слабое напряжение в паху.
Иван повернул голову в сторону запаха и сначала увидел обнаженную женщину, спящую на его правом плече, а затем и почувствовал ее тело своим телом. Он сам оказался тоже обнаженным, что его немало удивило.
Почти так же удивило его, что он не чувствует никакой опасности. Он помнил, что опасность должна быть, что забывать о ней нельзя, что опасно не помнить про опасность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60