Надвинутая на глаза фуражка закрывала пол-лица, во всей его внешности не было ничего индивидуального, единственное, что привлекало внимание во всем его внешнем виде – бляха грузчика, на которой можно было разобрать надпись: «Ярославский».
Проторчав с полчаса у транзитных касс и отбиваясь от пассажиров, пытавшихся «снять» его, чтобы тащить их вещи на перрон, он дождался, наконец, обращенной к нему фразы, из-за которой он тут и торчал.
– На Казанский отнесешь?
– Ну! – быстро ответил Иван.
– Ну-ну! Неси! – буркнул ему высокий и толстый мужчина с совсем небольшими плечами, но необъятной ширины задом, пыхтевший и отдувавшийся только оттого, что ему приходилось носить свое собственное тело. А кроме тела, у него был еще внушительный чемодан, перетянутый ремнями, и спортивная сумка, небольшая, но набитая так плотно, что застегнуть ее не удалось и теперь из нее торчали какие-то тряпки и целлофановые пакеты.
Толстяк назвал цену, на которую Иван тут же, не торгуясь, согласился. Он представления не имел, сколько берут носильщики за свои услуги.
– Деньги вперед, – сказал Иван, давая понять, что он согласен.
Толстяк высыпал ему в руку горсть пятирублевых монет, которые Иван, не считая, сунул в карман. Потом он легко подбросил чемодан на левое плечо, правой хотел было подхватить спортивную сумку, но толстяк отнял у него ее, отрицательно покрутил головой и сказал:
– Это я сам.
«Деньги у него что ли там? – подумал Иван. Но взглянув еще раз на комплекцию своего заказчика, возразил сам себе – Скорее – жратва.»
Впрочем, нести один чемодан ему было еще удобнее. Можно было держать его двумя руками и полностью загораживать при этом свое лицо, оставляя себе возможность наблюдать за обстановкой. А при возникновении необходимости можно было, даже не избавляясь от чемодана, правой рукой быстро выхватить пистолет.
Они вышли из Ярославского и спустились в подземный переход. Иван, внимательно наблюдавший за всеми, кто попадал в поле их зрения, остался доволен результатами своего наблюдения.
На них все обращали внимание. Толстяк обладал настолько колоритной фигурой, что пройти мимо и не взглянуть на него и не хмыкнуть про себя: «Вот это да!», было просто невозможно. А некоторые так и откровенно его разглядывали. На его фоне на грузчика с чемоданом никто не успевал обратить внимание. Да и что примечательного можно найти в грузчике, несущем столь же непримечательный чемодан с Ярославского вокзала на Казанский.
Подземный переход они миновали спокойно, хотя пару раз Иван и отметил чрезмерно внимательные взгляды, шарящие по лицам всех подряд прохожих. Но входить в контакт с противником здесь, в переходе, его не устраивало. Он назначил встречу на Казанском вокзале, значит, он должен попасть внутрь. И там начать разборку с охотниками. Это было дело чести, сказал бы Иван, если бы такое понятие существовало в его голове. Он просто чувствовал, что должно быть именно так, не называя это никаким словом.
Едва они влились в поток пассажиров, двигающихся через Казанский вокзал, как Иван отметил резкое усиление внимания, исходящее из множества самых разнообразных объектов. Оперативники Никитина к тому времени, проведя весь день и вечер в бесконечном и бессмысленном ожидании и напряжении, слегка озверели и чуть ли не за руку хватали проходящих мимо них людей, чтобы заглянуть им в лицо.
Охотники Ильи проявляли профессиональное терпение, дожидаясь появления объекта, как это им не раз приходилось делать, перед тем, как всадить пулю в какой-нибудь дорогостоящий лоб. Сам Илья раз пять уже делал свои обходы, рискуя привлечь внимание оперативников, порядком нервничал из-за того, что Иван заставляет себя так долго ждать, но с удовлетворением отмечал вполне сносную боевую готовность своих людей.
Правда, от троицы, торчавшей за столиком в кафе, осталось только двое. Девятый напился как свинья и, развалясь, громко храпел в кресле, неподалеку от столика, за которым Второй и Третий продолжали свою пьяную беседу. А что? С них взятки были гладки. «Интриганы хреновы», – ругнулся про себя Илья.
Еще он немного беспокоился за Одиннадцатого, который продолжал упрямо торчать у стены на проходе, демонстрируя поразительную силу воли и совершенно тупое упрямство. Тот, как показалось Илье, озверел до последней степени и готов был прострелить любую мало-мальски подходящую для этого башку. Даже если Иван сегодня не появится, думал Илья, этот без выстрела с вокзала не уйдет.
Его-то первого и определил Иван, как охотника. Держа обеими руками чемодан и увидев в щель между рукой и чемоданом злобно бегающие глаза торчащего у стены в наилучшей огневой позиции тупого с виду верзилу, Иван уже не сомневался, что это охотник. Он стоял в расстегнутой до пояса джинсовой рубашке, держа правую руку за пазухой и нервно сжимая пальцы левой в кулак и вновь разжимая их.
«Ты откроешь сегодняшний счет», – подумал Иван, имея ввиду, впрочем, не счет смертям, а счет пистолетам. Его жизнь Ивану была не нужна.
Он всегда презирал противников, которые старались не победить врага умением убивать быстрее и эффективнее, что одним словом называлось – профессионализмом, а демонстрацией своей злобы или гнева, или ярости, или бешенства. Все это было одно и то же – стремление слабого, неуверенного в себе человека напугать противника громким голосом и злобным видом. В деле такие ярые и злобные оказывались неуклюжими и нерасторопными. Если их запугивание не имело успеха, они сразу и полностью проигрывали. Когда им встречался враг, у которого не было страха перед ними – им приходил конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60