Враг убивал их.
У Ивана, конечно, не могло быть страха перед этим пугалом огородным. Иван слишком часто встречался с профессионалами смерти, чтобы пугаться дилетантов. Профессионал готов убить в любой момент, не зависимо от того, в бешенстве ли он или в спокойном расположении духа.
У Ивана мелькнуло воспоминание об одном из чеченцев, который захотел драться с Иваном, когда тот был рабом-гладиатором, и поставил на себя самое дорогое, что у него было – свое оружие. Короткоствольную скорострельную винтовку и старинный кинжал своего отца, в ножнах, украшенных чеканкой. Потому, что в живых должен был остаться только победитель поединка, проигравшему оружие было уже ни к чему. Бой был долгий и утомительный, один из самых трудных боев, проведенных Иваном в чеченском рабстве. Чеченец каждую секунду готов был нанести смертельный удар и каждую секунду готов был его получить.
Профессионализм, подумал Иван, и состоит в этой двойной ежесекундной готовности. Именно двойной. Иван навсегда запомнил взгляд чеченца. Неподвижный, непроницаемый, ничего не говорящий о том, что к него внутри, говорящий только одно – «Встречай свою смерть!» Иван дважды едва увернулся от его стремительно выброшенной руки, нацеленной прямо в иваново горло. Если бы чеченцу удалось вцепиться Ивану в горло, тот был бы уже покойником. Он вырвал бы у Ивана горло, как вырвал кусок мяса из его плеча, едва коснувшись его своими крючковатыми, твердыми как клюв орлана-белохвоста... Иван понял, что третий раз ему увернуться не удастся. И прежде, чем чеченец в третий раз протянул руку к его горлу, Иван воткнул ему указательный палец правой руки в правый глаз, глубоко, на всю длину пальца и, очевидно, задел какой-то центр в его чеченском мозге. Чеченец застыл как парализованный. Застыл и Иван, держа палец в его голове. Чеченец, напряженно выгнувшись, как столбнячный больной, начал падать всем корпусом назад, голова его постепенно сползала с иванового пальца. Что поразило Ивана – взгляд оставшегося целым левого глаза, не изменился...
Все это мелькнуло в его голове в одно мгновение, когда он увидел внешне спокойного, но внутренне мечущегося человека у стены прямо перед собой, сжимавшего под рубашкой пистолет – Иван не мог ошибиться – слишком в характерном положении держал он руку за пазухой.
Парень с пистолетом злобно смотрел на толстого спутника Ивана, ненавидя его, очевидно, за то, что он не тот, кого он весь день ждал, не Иван.
Иван споткнулся ровно за один шаг до верзилы. Угол чемодана попал ему прямо в лицо, левая рука падающего вместе с чемоданом Ивана скользнула парню за рубашку и перехватила его правую руку, выдрав из нее пистолет, а правая – якобы пытаясь удержать падающий чемодан, слегка коснулась нервной точки слева от основания шеи.
Упал Иван, парень остался стоять. Он хлопал глазами и ртом, но не мог произнести ни слова, не мог поднять рук. Иван ползал по полу, на сколько мог неуклюже ухватывая чемодан, бормотал извинения и даже отряхивал брюки верзилы и заправлял ему рубашку. Отнятый им во время падения пистолет уже лежал в кармане его форменного кителя. Толстяк стоял, возвышаясь над ним, загораживая его от ненужных глаз, и вполголоса матерился. Надвинув фуражку на глаза Иван вновь подхватил чемодан и всем своим видом показал, что готов двигаться дальше, извините, мол, досадное недоразумение, случайность...
Верзила остался стоять у стены, даже ненависть в его глазах была та же, даже пожалуй еще больше, но был абсолютно беспомощен. А Иван со своим высоким толстяком направились в кассовый зал. Здесь, понял Иван, им предстояло расстаться, а Ивану – решить, какую степень активности поведения выбрать дальше.
В кассовом зале они появились как ни в чем не бывало, толстяк как и везде, привлек к себе всеобщее внимание, носильщика-Ивана, как и везде никто не увидел. Он в этой роли не был конкретным человеком, он был должностью, абстрактной ролью, у которой нет ни имени, ни лица, вообще – индивидуальности.
Едва появившись в зале, Иван сразу же увидел измученно-напряженную физиономию книжного лоточника, с которым пытался разговаривать какой-то очкастый с бородкой клинышком пожилой мужчина, а тот закатывал глаза к потолку и отрицательно мотал головой. Когда же он опускал глаза, он нетерпеливо шарил цепким взглядом по залу, явно кого-то выискивая и поджидая.
«Охотник», – отметил про себя Иван.
Его толстяк подошел к очереди.
– Сюда.
Он указал Ивану на место у своих ног. Иван поставил чемодан рядом с ним, поправил немного великоватую фуражку и спокойно, ни быстро, ни медленно, пошел в сторону вокзального кафе, сам, глядя только на столики кафе, но видя все по обеим от себя сторонам, пытался засечь хотя бы еще одного охотника. У него было уже шесть охотничьих пистолетов, не хватало всего-то еще одного, чтобы выиграть эту, придуманную Крестным, игру.
Но обнаружить ни одного из них ему не удалось, хотя он ясно ощущал их присутствие недалеко от себя. Можно было, конечно, довольствоваться одним пистолетом и потихоньку убраться из вокзала, уж один-то пистолет охотников за оставшиеся до понедельника дни Иван сумел бы добыть. Но он твердо решил закончить игру сегодня.
Подойдя к витрине-прилавку кафе, Иван, стоя спиной к залу, снял фуражку, достал правой рукой из кармана пистолет и прикрыл его фуражкой. Бросив левой рукой на тарелку продавщице монетку, из только что полученных от высокого толстяка, Иван буркнул: «Сдачи не надо», чтобы не терять времени, взял стаканчик кофе и повернулся к залу лицом. Его появление в зале, таким образом, состоялось не там, где его ожидали, а совершенно в стороне от прохода, в «застойной», так сказать, зоне вокзала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60