Аллан был слишком стар, чтобы в ноябре спать на голой земле.
Распростившись с лесовиками, он двинулся в путь, и надо сказать, что сон нисколько не подкрепил и не освежил его. Болела старая рана в боку. Ныли кости, а в суставах трещало, точно в лесу в первый морозный день.
– Ты доверенное лицо леди Джоанны Бёрли? – спросил итальянец и, подняв очки на лоб, внимательно поглядел на Аллана.
– Пусть господина купца не удивляет мой наряд, – ответил Аллан, улыбаясь через силу. – В такие времена полезно одеваться во всякую ветошь.
Итальянец еще раз глянул на него.
Он только сегодня вернулся из Лондона. Аллану пришлось посидеть в Норземтоне пять дней, и его жалкие дорожные запасы пришли к концу. Госпожа велела ему разменять золотой, но Аллан под страхом смерти не стал бы исполнять это приказание. От голода у старика стали пухнуть ноги, а глаза слезились.
На третий день своего пребывания в чужом городе он перестал отказываться от милостыни. Вчера на паперти ему подали моченое яблоко, а нынче – пирожок. Но этого было недостаточно.
– Учен ли ты грамоте и счету? – спросил купец.
Покойный сэр Гью был скупехонек и в последние годы не держал ни замкового бейлифа, ни приказчика. Аллан собственноручно писал счета арендаторов, возил шерсть купцам и рыбу на коптильни. Может быть, он вел книги не так, как полагается в городах, но еще ни разу ни купцы, ни мужики не нашли у него ошибки.
– Если ваша милость пишет на нашем языке, я пойму все до буквы, – сказал он.
Купец снова глянул на него.
«Этот слуга предан господам, как собака, – подумал он, – но его плохо кормят».
– Вели принести хлеба и вина, – сказал он клерку по-итальянски.
Мальчишка внес на блюде хлеб и соль и две кружки с вином. Купец лениво отщипнул кусок корочки.
– Ешь и пей, – предложил он, пододвигая блюдо к Аллану.
«Он нисколько не горд с простыми людьми», – подумал старик, но от угощения отказался. У церкви его никто не знал, а здесь он был доверенным лицом леди Джоанны.
– Если ваша милость разрешит, мы сперва покончим с делами, – сказал он. – А на еду всегда найдется время.
Итальянец, пожав плечами, отодвинул блюдо. Сам-то он не хотел ни есть, ни пить.
– Твоя госпожа, – начал он, заглянув в письмо леди Джоанны, – хочет сверить все счета, начиная с тысяча триста семьдесят шестого года. Что ты разумеешь под сверкой?
Он велел клерку найти нужную книгу.
– Я, если только это не рассердит вашу милость, – пояснил Аллан смущенно, – веду записи так, как это вздумается моей глупой голове. Чтобы не было путаницы, я против каждого счета расходов веду счет доходов и в конце месяца проверяю сам себя.
«Этот человек у меня на родине был бы банкиром», – подумал итальянец.
– Вот, – сказал он, перебрасывая толстые листы, – тысяча триста семьдесят шестой год, счет сэра Саймона Бёрли.
Он снова поднял очки на лоб. Волосы его были белые как снег, а глаза черные, лукавые и живые. Аллану иногда казалось, что купец носит очки только для того, чтобы скрыть от собеседника свои мысли.
– Осенью тысяча триста семьдесят шестого года, – начал Аллан, вытаскивая свои собственные записи, – после бракосочетания своего с сэром Саймоном Бёрли госпожа моя полностью рассчиталась с фламандцами и евреями по долговым обязательствам своего супруга. Векселя были скуплены банкирской конторой Траппани. Госпожа моя уплатила четыре тысячи ливров.
– Так, – сказал купец, – но от моего господина, синьора Траппани, сэр Саймон получил в тысяча триста семьдесят шестом году еще тысячу ливров.
«Ага, ты, стало быть, тоже только слуга, – подумал Аллан приосаниваясь. – Но какой же должен быть господин, если слуга живет в таких хоромах?»
– Да, – ответил он, глянув в свои заметки, – сэр Саймон получил ссуду в тысячу ливров под залог имущества своей супруги, оцененного в тысячу пятьсот ливров.
– Деньги были даны из расчета восемнадцати процентов годовых, – добавил купец, – причем сэр Саймон выговорил себе право вносить проценты помесячно.
– На тот случай, если за последние месяцы он не выполнил своего обещания, – начал Аллан, – я имею полномочия от моей госпожи…
Купец снова внимательно посмотрел на него.
– По этому счету у меня нет никаких претензий, – сказал он.
«Значит, дело обстоит еще не так плохо», – подумал Аллан весело.
Купец снова пододвинул к нему блюдо. Старик отломил кусок хлеба и густо посыпал его солью. Вина Аллан пить не стал, боясь, как бы оно не свалило его с ног.
– В тысяча триста семьдесят седьмом году, – прочел купец, – за сэром Бёрли числилось две тысячи ливров, взятых им на снаряжение отряда на шотландской границе, и триста ливров, уплаченных за дом на Шельской набережной. Дом приобретен на имя Марии Боссом. Тоже под залог драгоценностей. Следует ли мне их перечислять?
– Они тут у меня переписаны полностью, и ваша подпись – в конце, – сказал Аллан. Он, правда, не знал раньше, что триста ливров пошли на покупку дома, но не хотел этого показать купцу.
– Весь этот долг так же перекрыт залогом, – сказал купец.
Кровь бросилась в лицо Аллану. Ему показалось, что он ослышался.
– Что такое?.. – спросил он хрипло.
– Мы сочлись с твоим господином, и контора Траппани согласилась принять в счет погашения долга и процентов заложенные драгоценности, опись которых у тебя имеется.
– Это неприкосновенное имущество моей госпожи, леди Джоанны Друриком, – сказал Аллан тихо. – А что же он сделал с деньгами, посланными ему на уплату процентов?
– Не знаю! – отрезал купец.
Не нужно было обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, на что могли уйти деньги при этом блестящем и расточительном дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102