За окном внизу что-то хрустнуло. Она сначала не поняла причину этого звука, а потом вскочила и осторожно вышла на балкон.
На дорожке она разглядела темную фигуру человека, взмахнувшего ей рукой, звавшего спуститься вниз.
Спальня Аджиева находилась на другой стороне дома, но, чтобы выйти на улицу, ей надо было пройти мимо комнаты горничной. Тогда она спустилась на первый этаж и, раздвинув раму окна в столовой, перелезла через подоконник в сад. Ей пришлось прыгать прямо на клумбу, и рыхлая земля смягчила звук ее падения.
Сенбернар, лежавший подле террасы, сразу же увязался за ней, и это было очень кстати. В случае чего можно было сказать, что вышла пройтись с собакой.
В беседке около бассейна ее ждал Федор.
- Ваш адвокат, - сразу же заговорил он, - зацепил крупняка. Этот Павел Сергеевич, Купец его кличка, вы можете им доверять. Звоните, требуйте, пусть сами ищут. Тут какая-то мелочь влезла. Наверное, в ихнем "Руне" тоже свои "стукачи" есть. Думаю, жив ваш Раздольский. Не медлите, действуйте.
Он исчез раньше, чем растерянная Елена успела спросить его о чем-либо. И почти в тот же миг зажегся свет в окне на первом этаже, в кабинете Аджиева.
С той минуты, когда незнакомая рука легла на плечо Ефрема Борисовича почти у самого подъезда его приятеля, а затем его, чем-то оглушив по голове, втащили в рядом стоящую машину, Раздольский пребывал как бы на грани бреда и просветления.
Он очнулся, как ему показалось, в подвале, лежащим на ватном одеяле почти в кромешной тьме.. Болели виски, ломило в затылке, рук и ног он не чувствовал.
Сколько пролежал так, он не знал, потому что часы с него сняли.
Ефрем Борисович не сомневался, что его похищение - работа Аджиева. Но как же они выследили его? Ведь он был так осторожен. Надо было сразу закидывать вещи в аэропорт и сидеть там хоть сутки. А теперь что ждало его? Будут бить, вымогать признание. Но в чем? Ведь то, что он был в "Золотом руне", с кем там встречался и о чем говорил, им неизвестно. Если только и там не было своих "стукачей", если Купцов заблуждался, когда утверждал:
"Оттуда информация, как из могилы, не выходит".
Аджиев оказался всесилен. Конечно, когда борешься за собственную жизнь, все средства пускаются в ход: деньги, ум, хитрость, изворотливость. А еще - воля. Но вот обладал ли волей сам Ефрем Борисович? Или ему остается, в надежде на милость победителя, рассказать все и покаяться, и исчезнуть из этой страны навсегда. Но что-то подсказывало ему: Аджиев не оставит его в живых. И тогда волосы шевелились от ужаса перед небытием.
Внезапно где-то наверху открылся люк, зажегся свет и по лестнице к нему спустился молодой парень, лет тридцати, в спортивном костюме.
Ефрем Борисович слегка приподнялся на одеяле, не сводя расширенных глаз с вошедшего.
Тот принес воды и какую-то кашу в миске. Поставил ведро в углу. С усмешкой посмотрел на лежащего и ушел так же быстро, как и появился.
- Вот тебе и Лондон. - Ефрем Борисович оглядел бетонные стены помещения. Это таки был подвал. Сверху не доносилось ни звука.
Кашу он есть не смог. Воды выпил. Страшно хотелось курить, и он принялся отвлекать себя мыслями о своих прежних путешествиях. Но в голову навязчиво лез Артур Нерсесович, обнаженная Елена, лежащая на шелковом ковре, прозрачная, невесомая плоть... Что станется с ней, если он не выдержит и расскажет все? О том, что он не выдержит, что будут делать с ним, Раздольский старался не думать.
Непонятный звук, полусмешок-полустон, вырвался у него из груди. Он поймал себя на том, что противно и бессмысленно хихикает. У него кружилась голова, мрачные стены в голом свете лампы плыли перед ним, жалким мешком костей. Он зажмурил глаза, думая: "Не думай ни о чем... Ни о чем... Не думай".
И опять открылся люк. Вошел тот же парень и забрал миску с кашей, поставил новую кружку воды и собрался уходить.
- Дайте курить, - прохрипел Раздольский. Парень покосился на него насмешливо, но достал из кармана пачку "Петр I", зажигалку и бросил ему на одеяло.
- Надеюсь, пожар не сделаешь? - сказал миролюбиво.
Или это только так показалось Ефрему Борисовичу? "Может, обойдется как-то?" - затеплилась слабая надежда.
Он выкурил сразу три сигареты подряд, и его чуть не стошнило. Голова закружилась еще сильнее. Он лег на бок, прикрыл лицо локтем и забылся тяжелым сном.
Разбудило Раздольского то, что чья-то рука больно тормошила его за ногу. Он не сразу сообразил, где он и почему он здесь. Но тут же толкнулось внутри: вот оно, начинается.
Парень в спортивном костюме стоял над ним, приказывая подняться.
Ефрем Борисович поднялся, не чуя под собой ног, и те несколько метров, которые пришлось преодолеть до выхода из подвала, показались ему дорогой на эшафот.
Он вышел наверх, и в нос ему шибанул запах грязи, пота, много раз пережаренного сала, навоза. Прямо на него из-за низкой дощатой перегородки косила траурным глазом жующая корова. Выцветшая шторка на единственном окне была задернута. Близкий гудок тепловоза навечно сплавился в его памяти с убогой обстановкой комнатенки, где он стоял. Ефрем Борисович и не подозревал, что на свете есть еще такие нищенские жилища.
За колченогим столом, разглядывая Ефрема Борисовича в упор, сидел, развалясь, мужчина лет сорока, одетый в джинсы и легкий светлый пиджак, под которым угадывалось сильное мускулистое тело. Курносый нос придавал его лицу залихватски-задорное выражение, но тяжелый подбородок говорил о характере.
Раздольский, ожидавший увидеть Аджиева или кого-то из его охранников, ошеломленно моргал. Корова, вонь, этот незнакомый человек - что все это значило для него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112