Я тоже стал относиться к комарам намного спокойнее, но не так, как Порфирий.
А ещё Порфирий сказал, что, когда мы поплывём на плоту, комаров не будет — их на воде нет. Тогда мы сможем раздеться и остаться в одних трусах и сидеть на плоту, поплёвывая в воду, и загорать, и петь песни, а плот будет нас нести и нести, и так мы приплывём, одним махом, в Кандалакшу, к Белому морю. Вот будет здорово! Но для этого надо было сначала хорошенько поработать в лесу!
Когда мы свалили все деревья (двенадцать штук) и обрубили все ветви (тут дядя и Порфирий мне помогли) и стащили их в воду (тут я помогал дяде и Порфирию), мы стали буксировать брёвна по воде в нашу заветную бухточку. Дядя и Порфирий буксировали сразу по два бревна, а я по одному. Так как все брёвна были заготовлены нами выше по течению, буксировать их было легко. Мы обвязывали их верёвкой у комля и вели за верёвку вниз по течению, как настоящие бурлаки! Иногда мы шли по берегу, а иногда прямо по воде! Брёвна весело бежали, их надо было только направлять между камней.
Работали мы весело, и Чанг тоже помогал нам — он кидался на брёвна и пытался вытащить их на берег. Чанг вообще любил очищать водоёмы: реки, и озёра, и пруды — всякие водоёмы, где ему приходилось купаться и даже где ему купаться не приходилось. Если он, например, видел в воде какую-нибудь палку или корягу, он немедленно кидался в воду, вцеплялся в неё зубами и тащил её на берег.
Иногда какая-нибудь коряга плотно сидела в иле, на дне, или просто была очень тяжёлой, и Чангу приходилось с ней очень долго возиться, но он всё-таки вытаскивал эту корягу на берег. А если он, несмотря ни на что, не мог с ней справиться, он ходил потом целый день с виноватым выражением на морде, пряча глаза и прижимая к голове уши, а хвост у него опускался к земле, и он им смущённо помахивал. Вот какой он был молодец!
Если бы все так относились к нашим водоёмам, водное хозяйство страны было бы на высоте. Учтите также, что Чанг не требовал за свою деятельность никакой награды, он делал это просто из любви к искусству. Он вообще был очень деятельным существом, даром что собака!
И сейчас он тоже всё время кидался на наши брёвна, и лаял на них, и вцеплялся в них зубами, пытаясь вытащить их на берег. Я просто умирал от смеха. Когда человек умирает от смеха, ему работать очень тяжело!
Наконец все брёвна были заведены в бухту и вытащены на крутой берег. Чанг был доволен больше всех — он важно лёг на траву и, довольный, смотрел на наши брёвна — он следил, чтобы они не убежали в воду.
— Сейчас подрубим сырых ёлочек для вёсел, — сказал Порфирий.
— У нас будут и вёсла? — спросил я.
— У нас будет всё! — сказал дядя. — А ты организуй костёр.
И я пошёл организовывать костёр. На обрыве вокруг нашей бухточки росли кусты вереска и карликовой берёзы, а сразу за ними начинался лес. Я пошёл туда за сухими дровами. Когда я вошёл в тень сосен, росших на ровном песчаном бугре, усыпанном сосновыми иглами, я вдруг заметил впереди какой-то прямоугольник на земле. Я поспешил и обнаружил… что бы вы думали? Стоянку! Заброшенную стоянку человека! Это не была, к сожалению, стоянка первобытного человека, это я сразу понял, но ясно было, что она давно позаброшена.
В середине расчищенного места стоял незавершённый сруб высотой в четыре бревна, с узким входом (Порфирий потом сказал, что он поставлен под большую палатку). В середине сруба и перед входом снаружи стояло два стола со скамейками, грубо сколоченными из досок, на врытых в землю ножках. На земле всюду валялись полуистлевшие тряпки и пустые консервные банки, в некоторых светилась ржавая дождевая вода. И ещё всюду валялись пустые ящики, как видно из-под продуктов, и сухие полешки. Вот это было открытие! Сухих дров сколько хочешь и даже два стола со скамейками. Я решил развести здесь костёр, а потом пригласить дядю и Порфирия и преподнести им эту стоянку в подарок.
«Интересно, кто здесь жил? — подумал я. — Жаль, что не какой-нибудь питекантроп!»
Я быстро наломал горку хвороста, поджёг его и наложил сверху сухих берёзовых полешек. Дрова сразу занялись. Тогда я побежал за дядей и Порфирием.
— Стоянка! — закричал я ещё издали. — Стоянка первобытного человека!
— Какая стоянка? — не понял дядя.
— Геологи, — сказал Порфирий. — В прошлом году тут были.
— Что искали? — спросил я. — Золото?
— Что-то искали, — ответил Порфирий.
— Мало ли что здесь есть, — сказал дядя. — Мы тут всё время ходим по кладам.
— Гениальное место! — сказал я. — Там много дров! И два стола со скамейками! Так что прошу к столу!
— Дело не пойдёт, — просипел Порфирий. — Нечисто там…
— Как «нечисто»? — спросил я. — Там черти?
— Тряпки там валяются да банки, — сказал Порфирий.
— Доннерветтер! — проворчал дядя. — Сам стоишь на весёлом месте, а зовёшь нас куда-то на историческую свалку! Вот здесь надо развести костёр, над обрывом. Туши там костёр и тащи дрова сюда…
Когда я вернулся на стоянку геологов, мой костёр уже пылал вовсю. И тут меня осенила гениальная мысль: я взял ящик из-под продуктов, набросал в него горящих поленьев и пошёл назад с горящим костром в руках. Я нёс в руках пылающий, как факел, костёр! В ящике были щели между досками, ветерок поддувал снизу горящие поленья, они всё более разгорались, пламя заревело, вырываясь из ящика, искры посыпались мне в лицо, дым ударил в глаза, и я побежал, еле удерживая в руках пылающий ящик.
Взбежав на обрыв, я с размаху поставил костёр на землю — на чистую зелёную траву…
— Вот! — сказал я гордо. — Прометей принёс людям огонь! Кричите, люди, «ура»!
И дядя с Порфирием закричали «ура».
Медведь-артист
Пока дядя с Порфирием ставили палатку, я спустился с обрыва к реке и тут же, не сходя с места, поймал четыре крупные форели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52