Идешь по этим улочкам, кое-как пробираясь между сверкающими автомобилями, касаешься, обходишь их, иногда останавливаешь жестом руки, а иногда и просто перелезаешь через них – через самые низкие, самые дорогие. Небольшое кафе (оно же табачная лавочка), все залитое неоновым светом, звенящее от пронзительной музыки, привлекает Шарля и Жиля. Здесь тоже сидят молодые ребята, но они совсем не похожи на посетителей клуба. Эти подростки, одетые как бродяги, афишируют свою бедность; поношенные джинсы, бесформенные куртки, ковбойки, почти у всех металлические значки со всевозможными лозунгами, одни свидетельствуют о пацифизме тех, кто их носит («Out with the Bomb! Долой бомбу!» (англ.)

Мир Вьетнаму!»), другие провозглашают евангелие всеобщей любви («I love you, love me» «Я люблю вас, любите меня» (англ.)

) или, более прозаично, просто свою приверженность к тому или иному певцу («Bob Dylan is the king» «Боб Дилан – король» (англ.)

). У всех мальчишек длинные волосы – так они демонстрируют свое нежелание считаться с тем, что принято. Говорят, что полиция начинает вылавливать и преследовать этих невинных бунтарей, делая вид, будто принимает их за опасных провокаторов. Шарль и Жиль пристраиваются к стойке, заказывают пиво; на глазах у этих бедняков – то ли по воле случая, то ли по призванию – они не смеют пить виски. Никто не обращает на них никакого внимания.– Я им завидую, – говорит Жиль. – Они живут где и как им заблагорассудится. Они переезжают границы без гроша в кармане. Они не несут ни за что ответственности, а поскольку они выступают против всего гнусного, что есть в мире, совесть у них чиста.– Будь тебе двадцать лет, ты бы хотел жить как они?– Да. Не задумываясь. А ты нет?Шарль колеблется. Какая внутренняя борьба происходит в нем? Кладет ли он на одну чашу воображаемых весов Ариану и семейное счастье, на другую – свободу располагать собой по своему усмотрению, всевозможные похождения? В конце концов он кивает.– Да, я тоже жил бы, как они, – говорит он. – Ты представляешь себе, какая сексуальная свобода в их среде… Скорее всего, полный коммунизм. Все девчонки принадлежат всем парням, и наоборот. В молодые годы мне бы это понравилось. И даже теперь. Но поздно.Быстрым взглядом оценивает он свое отражение в зеркале, целиком занимающем одну из стен кафе. Кто-то бросает монетку в щель музыкального автомата. Вделанный в него маленький экранчик оживает, на нем расплываются красные, сиреневые, желтые круги, потом изображение обретает более четкие формы, и появляется коренастый молодой человек латинского типа. Он поет «Просыпаясь, я думаю о тебе» странным голосом, одновременно и мужским, и детским, ласкающим и жеманным. Мелодия его песенки вся состоит из патетических модуляций, а каждый куплет кончается словом «ночь!», которое в его исполнении звучит как стон.К Шарлю подходит девушка.– У вас не найдется франка?– Для музыкального автомата?– Нет. Просто мне нужно собрать десять франков, чтобы поужинать в стояке на улице Канетт.У нее скорее красивое лицо. На ней джинсы и мужская рубашка. Ее интонации, ее манера держаться находятся в полном противоречии с тем образом, под который она себя подгоняет. Чувствуется, что ей неловко просить милостыню. Она явно заставляет себя это делать. Шарль шарит в кармане.– Я сказала франк, но если вы найдете пять, я не откажусь.Слова ее звучат несколько вызывающе. Шарль протягивает ей франк. Она не говорит спасибо. Она поворачивается к нему спиной.– А у меня ты ничего не попросишь? – спрашивает Жиль.Она смотрит на него, улыбается.– Если хочешь, можешь мне тоже что-нибудь дать, – говорит она.– Почему вы подошли ко мне, а не к нему? – торопливо спрашивает Шарль.– Он – совсем другое дело, – говорит она.– Вы говорите ему «ты». Это потому, что он моложе меня?Она изучает их по очереди, сравнивает.– Да. Разница лет в восемь, в десять.– Красиво, ничего не скажешь! Берут у тебя деньги и вместо того, чтобы сказать спасибо, тебя же еще обзывают старой калошей.– Когда идешь по кругу, никогда не говоришь спасибо, такое правило.– По кругу?– Ну да, когда идешь стрелять деньги.«Ночью… я схожу с ума», – стонет на экране коротышка-южанин. Это производит трогательное впечатление, потому что он совсем непохож на невропата: он крепко скроен, так и видишь его над огромным блюдом спагетти. Но мода, пришедшая из Америки, навязывает популярной песенке этот меланхолический стиль, этот щекочущий нервы романтизм; смуглый певец кажется искренним, к тому же у него сильный, богатый модуляциями голос, характерный для обитателей солнечных стран. Несколько парней столпились у экрана. То и дело кто-то входит и выходит. На тротуаре перед дверью группами стоят ребята и о чем-то шепчутся.Девушка кладет в карман монету, протянутую ей Жилем.– Спасибо, – говорит она. – Ты здесь часто бываешь? Я что-то тебя не видела…– В первый раз.– Может, еще увидимся? Если тебе захочется меня найти, я по вечерам всегда либо здесь, либо в «Сене», на улице Сены. Меня зовут Лиз.Она уходит. Жиль провожает ее взглядом. Она такая тоненькая, что мальчишеская одежда ей идет.– Силен! – говорит Шарль не без горечи. – Глазам своим не верю.– Чего это ты не веришь своим глазам?– Я и не подозревал, что у тебя такой успех с первого взгляда. – Он допивает пиво. – Я считал, что ты вроде меня. Одного поля ягода.– Я что-то не понимаю, о чем ты…– Ну, мне казалось, мы с тобой одного возраста. В известном смысле уже пенсионеры.Он окидывает желчным взглядом своего товарища.– Да, ты и в самом деле еще молод. А я, конечно, уже не тот. Я утратил…Он не оканчивает фразы. Он снова изучает свое отражение, потом сравнивает его с отражением Жиля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62