Не получалось.– Я научился. Готовлюсь к холостяцкой жизни.– Ну что ты! Я надеюсь, ты женишься.– Я в этом совсем не уверен.Вероника и Жиль с подносом в руках возвращаются в гостиную. Он наливает ей чай.– Все равно, – говорит он. – Фотографии… Мне бы в голову такое не пришло.– Да, я знаю. Ты не способен на дурной поступок.– О, я за себя не поручился бы!– Нет, не способен. Ты лучше меня. Я никогда в этом не сомневалась, с самого начала.Он усмехнулся в смущении.– Давай не будем соревноваться в вежливости… Тебе с сахаром? Черт, я забыл на кухне сахарные щипцы.– Не ходи. Спасибо. Молока совсем капельку.Он снова садится и отпивает глоток чаю.– Вы уже назначили день вашей свадьбы? – спрашивает он, не поднимая глаз.– Нет еще. Спешить некуда. Мы выждем не меньше шести месяцев после развода.– Он добр к тебе?– Алекс? Да, очень. Он милый. Пока у нас все хорошо.– Почему ты говоришь «пока»? Надо верить, что это надолго.Вероника чуть печально усмехнулась.– Лучше не питать особых иллюзий…– Но раз вы женитесь, значит, вы уверены, что…– В принципе да. Но можно ли в наше время быть в чем-то твердо уверенным? Я предпочитаю жить настоящим.Молчание.– Меня беспокоит, как Мари будет проводить у вас эти два месяца. Дети так чувствительны к переменам обстановки, атмосферы, окружению… Она будет думать, кем ей приходится этот господин.– Мы думали об этом. Скажем ей, что это ее дядя.– Да. Но Мари очень тонкая девочка. Долго ее не удастся обманывать.– Что поделаешь. С этим придется примириться. В наш век от детей мало что можно скрыть. Их не уберечь от… впрочем, теперь они развиваются скорее, чем прежде. И, может быть, они менее ранимы.– Мари очень развита для своих лет, но думаю, что она не менее ранима, чем я в детстве.– Она на тебя похожа, это правда.– Ты думаешь, он будет к ней хорошо относиться?– Алекс? Да, уверена.– Но ты говорила, что он не очень любит детей.– Я уверена, что он будет очень хорошо относиться к Мари.– Вы намерены жить больше на побережье или в Париже?– И там и тут. А кроме того, мы будем много путешествовать.– Я хочу попросить тебя об одной вещи. Но, может, тебе это покажется нелепым?– Все равно скажи.– Если можешь, не езди с ним в Венецию.Она нежно улыбнулась.– Хорошо. Обещаю. Буду придумывать всякие предлоги.– Это, наверно, будет нелегко, потому что Венеция, безусловно, входит в программу его светских развлечений. Наверно, и в октябре еще кое в каких дворцах устраивают празднества… Ладно, забудь о моей просьбе. Как бы то ни было, эта Венеция и наша так непохожи друг на друга… Я полагаю, что на нашу ладью ты больше не попадешь.– Ты фетишизируешь воспоминания.У Жиля чуть заметно вздрагивают щеки и веки, быть может, от фразы, которую только что произнесла Вероника, или просто от того, что она употребила слово «фетишизируешь». Она это заметила.– Тебе это больно? – спрашивает она.– Да нет, что ты! – Он мотает головой, потом говорит, видно, чтобы переменить тему: – Выпьешь еще чаю?– Охотно. Чудный чай. Почему это мне никогда не удавалось так заваривать?– Для этого надо быть немножко китайцем. Сколько насыпать… Сколько настаивать… Вот, например, ты протираешь чайник изнутри, после того как ошпарила его кипятком? Нет? Ну, тогда и говорить не о чем. Чтобы хорошо заварить чай, существует строго определенная последовательность действий, которые требуется выполнять внимательно и точно. Я бы даже сказал: с любовью…Он как будто шутит. Наливает чай, придвигает ей чашку. Вероника наблюдает за ним. Он высокий и худощавый. На нем свитер и вельветовые джинсы в широкий рубчик. По его серьезному, еще юному лицу волнами проходят то тени, то вспышки.– В этой одежде, – говорит Вероника, – ты очень, очень похож на студента. С ума сойти, до чего ты молодо выглядишь!– Ты тоже.– Я по-другому… Да, я думаю, что тебе надо жениться. Если бы ты повстречал женщину с теми же вкусами, с теми же стремлениями, что у тебя… Я была ошибкой. Теперь мы это знаем.В голосе ее смирение и печаль – и это не кажется ни притворством, ни наигрышем. И вместе с тем она как бы извиняется.– По-моему, ты хочешь что-то сказать и не решаешься. Говори все, что хочешь, Жиль, я готова все выслушать.– Что ж, поскольку, что бы мы ни говорили друг другу, это ничего не изменит, не могла бы ты сказать мне как можно более откровенно, почему все-таки у нас ничего не получилось? Конечно, у меня было время об этом подумать самому, и я нашел кое-какие объяснения. И все-таки я до конца еще не могу понять… Так вот, может быть, ты могла бы мне сказать, какова, по твоему мнению, основная причина нашего разлада? Я обещаю тебе, что не рассержусь, даже если это будет мне обидно. Пусть даже хуже, чем обидно. Я тоже готов все вы слушать.Она допивает чай, он берет у нее из рук чашку, потом она осторожно вытирает уголки губ платком, который вынимает из сумки. Взгляд Жиля задерживается на сумке, которую он как будто только что заметил. Это очень красивая, явно дорогая, роскошная вещь. Черная блестящая кожа, испещренная неравномерным узором, видно, крокодиловая.– Нет, ты не знаешь этой сумки, – говорит Вероника, кладя ее рядом с собой на кресло. – Я схватила ее второпях, не подумав…Она не договаривает фразы и чуть заметно краснеет.– Неважно, – говорит Жиль. – Не извиняйся.– Я готова ответить на твой вопрос, – начинает она, – но не уверена, что смогу назвать причину. Просто мы не сошлись характерами, вот и все. У нас разные представления о… Ну, о том, как жить, что ли, как относиться к жизни. Ты словно из другого века…– Какое содержание ты вкладываешь в эти слова?– Я не умею это выразить. Может быть, надо было сказать не «из другого века», а «другой породы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62