На баррикады! Врагам нет пощады!
Дружно выговаривали бодрые слова революционной песни. Паровоз дымил, вагоны мерно раскачивались. Мимо мелькали поля, строения, березняки.
Сразу же, с места в карьер, пришлось вступить в бой. У Николаевского вокзала делали перебежки, и Фрунзе взял на мушку нахального усатого штабс-капитана, который так раскричался на медливших со стрельбой солдат, так размахивал руками, что был отличной мишенью.
На Триумфальной площади отряд залег за баррикадой, построенной еще ночью при деятельном участии дворников, кухарок, при живейшей помощи курсисток, мастеровых. Здесь по восставшим был открыт жестокий огонь. Баррикады плохо защищали, один за другим падали дружинники. Убитые так и лежали, распластавшись возле нелепого сооружения из домашней рухляди. Раненым тоже некуда было деваться. Пока они пытались ползком добраться до какого-нибудь укрытия, их настигала пуля. Вообще некуда было отступать. Необходимо пробиться к Пресне, туда есть только один путь - по Садовой. Но Садовая простреливается пулеметными очередями, и двигаться по ней - значит идти на верную смерть.
Может быть, это был первый маневр будущего полководца: Фрунзе учел обстановку, понял, что единственный выход из положения - прекратить пулеметный огонь. Он выбрал для задуманной им операции двух самых отчаянных смельчаков из дружины и вместе с ними отправился в путь, где ползком, где перебегая от одного угла дома до другого. По задворкам, по чьим-то садочкам, между какими-то сараями пробрались к тому месту, откуда видны были вспышки при стрельбе из пулемета. Войдя в чистенький, подметенный двор двухэтажного дома и взобравшись по пожарной лестнице, увидели пулеметчика. Это был высокого роста человек в солдатской шинели, с лычками на погонах.
Фрунзе одним прыжком очутился около него. Схватка была короткой. Здоровенный детина рухнул на земляной пол чердака.
- Хороший трофей! - пробормотал Фрунзе, разглядывая пулемет. - А ведь таких игрушек могло быть у нас около десятка, если бы мы захватили арсенал!
...Тысяча девятьсот пятый... Романтика... Баррикады из сломанных стульев... Смит-вессоны... И тогда была настоящая, живая кровь, священная кровь, обагрившая мостовые!
Может быть, вспоминая об этом сражении, так же как и о дальнейших крупных военных операциях и битвах, Фрунзе впоследствии говорил, что победит лишь тот, кто найдет в себе решимость наступать. Сторона, только обороняющаяся, неизбежно обречена на поражение. Но в некоторых случаях и маневренные отступательные операции разумны и являются в конечном счете наступлением.
Уже гремели по рельсам Николаевской железной дороги вагоны, наполненные муштрованными семеновцами - опорой царя. Солдаты орали песни, полковник Мин - выкормленное на народных харчах бесчувственное животное равнодушно смотрел в окно вагона на мелькающие деревья, на станционные постройки. Любань... Малая Вишера... Бологое...
Для того ли трудились русские строители, сооружая эти насыпи, виадуки, мосты, для того ли талантливый инженер Мельников решал сложные задачи, проверял рабочие чертежи, объезжал все участки стройки, чтобы теперь по великолепной дороге, может быть, лучшей в России, мчался в воинском эшелоне этот убийца, храбрый, когда приходится сражаться с безоружными?!
Поезд громыхал по стыкам рельсов, паровоз раскатывал басистый крик по просторам, паровозный дым застревал в сучьях берез, стлался по низине.
Не мучила ли совесть машиниста, ведшего этот состав? И не мерещилось ли в ту ночь полковнику Мину дуло револьвера Коноплянниковой, которая убила полковника спустя всего каких-нибудь восемь месяцев?
Машинист, машинист! Когда ведешь паровоз, думай, кому ты служишь. И если делу свободы - прибавь ходу, машинист! Прибавь ходу во имя всего светлого и справедливого! А если для черного дела...
5
- Милый! Ты что-то очень засиделся!
Софья Алексеевна входит в кабинет с заплетенными в косу волосами, с не совсем еще проснувшимися глазами, в домашнем капоте и с зажженной свечой.
Михаил Васильевич рассеянно улыбается, все еще находясь во власти нахлынувших видений.
- Смотри, уже рассвело, можно даже погасить свет.
- Я уже закончил доклад. По-моему, получилось четко и вразумительно.
- Отлично. Но почему же ты не ложишься спать? Надо же и отдыхать когда-нибудь. Ведь у тебя только что был приступ!
- Сейчас лягу. Честное слово, лягу. Немножечко замечтался, задумался. Мы, старики, любим вспоминать давние времена.
- Что же вспоминал "старик", которому еще нет сорока лет от роду?
- Вспоминал ту, первую революцию. Удивительное дело, Сонечка, кажется, все бои позади, бесследно исчез царизм, разбиты вдребезги одна за другой армии интервентов и контрреволюции...
- Ну и что же? И очень хорошо.
- Да, но сражения не затихают. Я не говорю уж об опасности извне. Но и здесь, внутри страны, приходится давать бои на каждом съезде, на каждом совещании!
- Вчера я мыла бутылку из-под масла, - спокойно проговорила Софья Алексеевна, погасив свечу и усаживаясь около мужа.
- Какую бутылку?!
- Из-под масла. Я же тебе объясняю. Налила я в бутылку теплой воды. Масло всплыло, но не все, на стенках тоже остались масляные следы. Пришлось насыпать песку да ежом, ежом хорошенько тереть? Очень трудно отмывать бутылку из-под растительного масла!
Фрунзе внимательно слушал. Веселые искорки прыгали у него в глазах. Он сразу понял, что хочет сказать Софья Алексеевна.
- Умница ты у меня! Ты, конечно, права, не бывает так, чтобы до пограничного столба жили одни только праведники от социализма, а за пограничной чертой одни только злые упыри и колдуньи капитализма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163