В каких только передрягах не видел Марков Григория Ивановича, и всегда он молниеносно избирал верный ход, а решение у него неизменно совпадало с действием. Недаром в его блокнотах записано: "Хотеть - значит мочь", он сам показывал это Маркову, провожая его в Петроград. А его любимой поговоркой было: "Остерегайся друзей твоего врага, обрушь всю ненависть на врагов твоего друга".
Марков сделает это девизом своей жизни. И если суждено ему стать писателем, он и в своих произведениях будет проводить эту мысль: остерегайся друзей твоего врага, обрушь всю ненависть на врагов твоего друга. Это глубоко верно: ведь враги твоего друга - твои враги, а друзья твоего врага еще опаснее, они нападают с фланга.
Здесь, в прохладе, деревья сохранили свежесть, и под их благоухающей тенью мысли становились свежими. Марков грезил наяву, вдруг припоминая многие сгладившиеся в памяти происшествия.
Вспомнилось опять, как он и отец вышли из родного дома, чтобы никогда не возвращаться сюда. Вспомнилась длинная печальная дорога и наивная детская уверенность, что стоит встретиться с Котовским - и разрешатся все трудности пути. Вспомнилась первая встреча с Котовским и живописные села, через которые проходил маленький отряд - горсточка непреклонных людей. Даже стук копыт по дорогам Молдавии, даже переправа через Днестр и запах водорослей с выпуклой отчетливостью припомнились Маркову в этот солнечный и мрачный, сверкающий и траурный день.
Марков не заметил, как рядом с ним на скамейке очутился невзрачный сутулый человек. Возможно, что они сидели долго, оба не произнося ни слова. А когда незнакомец заговорил вкрадчивым и скрипучим голосом, Марков машинально поднялся, порываясь уйти. Встал и незнакомец. Но Марков все еще его не видел, погруженный в свои светлые грезы.
- В жизни все наоборот, - скрипел незнакомец, жестом стараясь удержать Маркова. - Солнце радуется, а знаменитый воин в гробу. Только, извиняюсь, на солнце пятна не мешают излучать свет, а как быть с пятнами на совести? Две большие разницы, как говорят у нас в Одессе.
Марков мысленно мчался на норовистой Мечте, и был знойный полдень, и был трудный переход через пески и голую степь...
Марков не слушал. Он все еще находился в мире своих грез, все еще жил воспоминаниями о днях минувших битв и стоял, задумавшись, и смотрел на незнакомца ничего не видящим и ничего не понимающим взглядом.
А незнакомый непрошеный собеседник скрипел и скрипел. Вздыхал. Закатывал глаза. Кому-то соболезнуя, покачивал головой:
- Нехорошо! Ай-ай-ай! Нехорошо!
Марков наконец очнулся от своих дум, прислушался. Что он бормочет? Кто он такой? Что ему надо?
- Вы меня извините, но у меня сейчас нет никакого желания разговаривать.
- Ради бога! Не настаиваю! Всего лишь мысли вслух, - проскрипел незнакомец. - Раздумья над превратностями судьбы... Тысяча извинений!
- Какие превратности?
Только теперь Марков вдруг понял, о чем говорит этот тип...
Для Маркова все, что связано с его командиром, свято. И если Котовский не может сейчас сам выхватить клинок из ножен, чтобы достойно ответить на обывательские сплетни, это сделает он, конник Котовского Миша Марков.
Никому не удастся очернить славное имя героя, как никому не удастся и приписывать себе доблесть Котовского, дела Котовского, победы Котовского! Пусть остерегаются клеветники и хулители, им несдобровать!
- А ну-ка, повторите... - тихо, потому что нахлынувшая ярость мешала говорить, сказал Марков.
- Повторить? Я и так вам битый час растолковываю! Извиняюсь, вы иностранец?
Марков всегда отличался застенчивостью, тихим, смирным характером. Он сам впоследствии не мог понять, как у него все получилось. Суровая школа походной жизни, видимо, повлияла на него, а привычка делать гимнастику и обливаться холодной водой явно содействовала развитию мускулатуры и слаженности движений. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что от полученной затрещины клеветник и злопыхатель пташкой перелетел через садовую скамейку и исчез, как дым, со сверхъестественной быстротой, словно его никогда и не было.
Марков с минуту стоял в оцепенении и потирал ушибленный кулак.
- Гадине повезло, - усмехнулся он наконец, мысленно восстанавливая всю сцену с самого начала. - Будь на моем месте Криворучко... или еще какой из богатырей-котовцев - ему бы и вовсе несдобровать!
Вокруг не было ни души. Но Марков все озирался, все чудился ему пакостный скрипучий шепоток. И разве это не установившаяся издавна ухватка убийц, карабкающихся к власти карьеристов, подлых интриганов, политических шулеров: сначала убить, а потом еще осквернить могилу - пустить какой-нибудь грязный слушок, памятуя, что от клеветы всегда что-нибудь остается?
И Марков, крепко сжав кулаки, грозно, как проклятие, торжественно, как зарок, внятно произнес:
- Во все времена, сегодня или завтра или в любое время, даже по прошествии многих лет - помните, люди: если услышите шепотки и наговоры, кривые улыбки и пошлые намеки, порочащие светлую память Григория Ивановича Котовского, знайте, что перед вами убийцы или сообщники убийц!
Честь? У них нет чести! Ужас перед судом истории? Но им нечего терять! Они подсыплют в кушанье яду, состряпают подложные документы, они будут в отлично оборудованных типографиях на роскошной бумаге печатать любую мерзость, любую неуклюжую клевету. Они будут пытать, истязать, упрятывать честных людей в казематы и тюрьмы. Не сами. Они любят комфорт и душевное равновесие. Они найдут в клоаках и притонах любого города готовых на все исполнителей. С давних пор повелось у них опираться на грязных подонков, на моральных уродов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163