ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Кохену даже пришлось сказать условные слова, чтобы он убедился в добровольности моих распоряжений.
— Куда, пап?
— Ко мне, наверное… Езжай прямо, все прямо, там посмотрим…
Вижу, отец слегка отрешен, но вполне адекватен, спокоен даже… Спрошу.
— Как же они нас отпустили, пап? Дорого тебе это встало?
— Не знаю пока.
— Звонить будешь? Заявления писать?
— Нет. — Отец аж сморщился… И вздохнул, что, мол, бесполезно жаловаться, только хуже выйдет. Это хорошо, поскольку я был убежден в этой бесполезности.
— Угу, я как раз хотел тебе это сказать. Ты, пап, даже не представляешь… Я-то примерно понял расклады. — Отец отстраненно смотрит в окно, а уши все равно в мою сторону развернуты… Понимает, что нас прослушивать могут.
— И что?
— Практически безвыходная ситуация — если бодаться с ними. Но я могу попробовать…
Отец мне возразил, я ему что-то сказал… Попробовать… Он ведь все понимает, что пробы к результату не приведут… Дальше мы с ним выяснили, что внешне вся операция прикрыта гораздо более, чем благопристойно, потому что в ней будут принимать участие солиднейшие и безупречные во всех отношениях банки и адвокатские конторы. Я возьми, да и спроси, понарошку, не всерьез, — а чего, мол, он тогда упирается, в таких белейших интерьерах? Отец вместо ответа только головой трясет: он категорически никого не желает видеть в своем личном бизнесе, ни белых, ни черных… вдруг подобрался и аж в крик:
— Стой!
Я по тормозам. У меня — и то нервишки подрагивают после сегодняшнего дня, а отцу и вовсе крышу в сторону отвезло: чем-то не понравился ему бродяга у дороги. То ли палец средний нам показал, то ли плюнул в нашу сторону… Папаша хватает, что в руку попалось — и вон из мотора! А в руке у него жезл, с помощью которого Яблонски исполняет в походных условиях функции мажордома. Подбежал папаша к бродяге, да как врежет тому меж ушей, раз и второй… Тот кувырк в канаву… Вернулся, весь еще дышит тяжело, а — вроде как успокоился, сбросил пар, чуть ли ни повеселел. Помогло — значит, хорошо, я бы тоже сейчас кому-нибудь впечатал со всей души… тех двоих еще бы разок избил, например…
— Ты, — говорит, — Яну ничего насчет сегодняшнего дня не рассказывай…
— Ладно, — говорю, — не буду.
Отец, прав, что не хочет никого посвящать в этот пережитый нами кошмар. Яблонски узнает со временем подробности, а сегодня не стоит волновать старика. Лучше я его в шахматишки приму, дрожь в пальцах приуспокою. И спазмы в солнечном сплетении…
— Папа, — говорю, — мы все еще к тебе едем?
Оказалось — да, к нему, и до глубокой ночи, и даже с ночевкой. И это было великим благом для меня, иначе бы я сгорел огнем от дурных воспоминаний.
Глава четырнадцатая
В которой автор утверждает, что История не повторяется, она заикается иногда.
Вспомнил я Энди Уорхола, именем которого назвался порученец таинственного урки Стивена, гангстер, «наехавший» на моего отца, совершенно случайно вспомнил, хотя и закономерно, что вспомнил именно я! Это дизайнер был такой, родом то ли из Штатов, то ли из Англии, разработал знаменитый логотип для Роллингов: красный язык, торчащий из толстых красных, явно Джаггеровских, губ. И все равно во всем этом есть определенная загадка: ну ладно я, который вдоль и поперек Роллингами интересуется, а этот… Стивен из блатного мира, он-то откуда мог знать про некоего Энди Уорхола??? Или это просто совпадение, какие сплошь и рядом бывают на свете?
Кто-то когда-то выразился в том смысле, что архитектура — окоченевшая музыка… Может быть, я не архитектор и не музыкант, но мне нравится, как выглядит дом, в котором живет мой отец, а больше того — его жилище в этом доме. Что значит — большие деньги, потраченные грамотно! Высокие потолки дают ощущение открытого пространства, по-дневному светлого и в самый пасмурный день, все запахи в доме — приятны и ненавязчивы, стекла в огромнейших окнах чисты, прозрачны и практически не искажают очертания наблюдаемых предметов и видов, даже на дальней перспективе. Мебель, полы, умывальники, шторы, портьеры, ковры, телевизоры — все в этом доме по руке и под рукой, когда надобно. Зеркала — по качеству еще выше, чем оконные стекла, если только это возможно. Куда девается табачный дым, который мой отец производит в фабричных количествах? Его нет, а легкий запах дорогого табака — не раздражает и воспринимается, скорее, как часть «парфюмного» интерьера. Комната для пинг-понга — пожалуйста, биллиардная — хоть не выходи оттуда! Кроватей в доме — квартирой это гигантское жилищное чудо-юдо язык не поворачивается назвать — штук пять, и все двуспальные. Кроме одной. В одном из дальних углов одной из комнат, предназначенной, если судить по интерьеру, для медленных танцев с последующим развратом, есть тайная дверца. Отец два раза позволял мне зайти за эту дверцу, в святая святых, где даже Яблонски имеет право бывать, но не может ничего трогать без специального разрешения отца. Это — кабинет… или не кабинет… Я бы сказал — нора, да не хорошо так говорить в сторону папахена, пусть даже и за глаза. Это комнатка, единственная с низким потолком, наверняка искусственно поставленном в метрах двух с половиной от пола, общей площадью — квадратов десять, вряд ли больше. Всей мебели в ней — стол, один стул, узкая железная кровать, дешевыми тряпками застеленная. Лампочка на голом проводе, стоваттная, матовая, без абажура, линолеум на полу, стены в газетных обоях, то есть — без обоев вовсе: на голые стены налеплены развороты газет. Плохо побеленный потолок, электрический водогрей в форме чайника, литра на полтора… По-моему — я ничего не забыл в описании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
— Куда, пап?
— Ко мне, наверное… Езжай прямо, все прямо, там посмотрим…
Вижу, отец слегка отрешен, но вполне адекватен, спокоен даже… Спрошу.
— Как же они нас отпустили, пап? Дорого тебе это встало?
— Не знаю пока.
— Звонить будешь? Заявления писать?
— Нет. — Отец аж сморщился… И вздохнул, что, мол, бесполезно жаловаться, только хуже выйдет. Это хорошо, поскольку я был убежден в этой бесполезности.
— Угу, я как раз хотел тебе это сказать. Ты, пап, даже не представляешь… Я-то примерно понял расклады. — Отец отстраненно смотрит в окно, а уши все равно в мою сторону развернуты… Понимает, что нас прослушивать могут.
— И что?
— Практически безвыходная ситуация — если бодаться с ними. Но я могу попробовать…
Отец мне возразил, я ему что-то сказал… Попробовать… Он ведь все понимает, что пробы к результату не приведут… Дальше мы с ним выяснили, что внешне вся операция прикрыта гораздо более, чем благопристойно, потому что в ней будут принимать участие солиднейшие и безупречные во всех отношениях банки и адвокатские конторы. Я возьми, да и спроси, понарошку, не всерьез, — а чего, мол, он тогда упирается, в таких белейших интерьерах? Отец вместо ответа только головой трясет: он категорически никого не желает видеть в своем личном бизнесе, ни белых, ни черных… вдруг подобрался и аж в крик:
— Стой!
Я по тормозам. У меня — и то нервишки подрагивают после сегодняшнего дня, а отцу и вовсе крышу в сторону отвезло: чем-то не понравился ему бродяга у дороги. То ли палец средний нам показал, то ли плюнул в нашу сторону… Папаша хватает, что в руку попалось — и вон из мотора! А в руке у него жезл, с помощью которого Яблонски исполняет в походных условиях функции мажордома. Подбежал папаша к бродяге, да как врежет тому меж ушей, раз и второй… Тот кувырк в канаву… Вернулся, весь еще дышит тяжело, а — вроде как успокоился, сбросил пар, чуть ли ни повеселел. Помогло — значит, хорошо, я бы тоже сейчас кому-нибудь впечатал со всей души… тех двоих еще бы разок избил, например…
— Ты, — говорит, — Яну ничего насчет сегодняшнего дня не рассказывай…
— Ладно, — говорю, — не буду.
Отец, прав, что не хочет никого посвящать в этот пережитый нами кошмар. Яблонски узнает со временем подробности, а сегодня не стоит волновать старика. Лучше я его в шахматишки приму, дрожь в пальцах приуспокою. И спазмы в солнечном сплетении…
— Папа, — говорю, — мы все еще к тебе едем?
Оказалось — да, к нему, и до глубокой ночи, и даже с ночевкой. И это было великим благом для меня, иначе бы я сгорел огнем от дурных воспоминаний.
Глава четырнадцатая
В которой автор утверждает, что История не повторяется, она заикается иногда.
Вспомнил я Энди Уорхола, именем которого назвался порученец таинственного урки Стивена, гангстер, «наехавший» на моего отца, совершенно случайно вспомнил, хотя и закономерно, что вспомнил именно я! Это дизайнер был такой, родом то ли из Штатов, то ли из Англии, разработал знаменитый логотип для Роллингов: красный язык, торчащий из толстых красных, явно Джаггеровских, губ. И все равно во всем этом есть определенная загадка: ну ладно я, который вдоль и поперек Роллингами интересуется, а этот… Стивен из блатного мира, он-то откуда мог знать про некоего Энди Уорхола??? Или это просто совпадение, какие сплошь и рядом бывают на свете?
Кто-то когда-то выразился в том смысле, что архитектура — окоченевшая музыка… Может быть, я не архитектор и не музыкант, но мне нравится, как выглядит дом, в котором живет мой отец, а больше того — его жилище в этом доме. Что значит — большие деньги, потраченные грамотно! Высокие потолки дают ощущение открытого пространства, по-дневному светлого и в самый пасмурный день, все запахи в доме — приятны и ненавязчивы, стекла в огромнейших окнах чисты, прозрачны и практически не искажают очертания наблюдаемых предметов и видов, даже на дальней перспективе. Мебель, полы, умывальники, шторы, портьеры, ковры, телевизоры — все в этом доме по руке и под рукой, когда надобно. Зеркала — по качеству еще выше, чем оконные стекла, если только это возможно. Куда девается табачный дым, который мой отец производит в фабричных количествах? Его нет, а легкий запах дорогого табака — не раздражает и воспринимается, скорее, как часть «парфюмного» интерьера. Комната для пинг-понга — пожалуйста, биллиардная — хоть не выходи оттуда! Кроватей в доме — квартирой это гигантское жилищное чудо-юдо язык не поворачивается назвать — штук пять, и все двуспальные. Кроме одной. В одном из дальних углов одной из комнат, предназначенной, если судить по интерьеру, для медленных танцев с последующим развратом, есть тайная дверца. Отец два раза позволял мне зайти за эту дверцу, в святая святых, где даже Яблонски имеет право бывать, но не может ничего трогать без специального разрешения отца. Это — кабинет… или не кабинет… Я бы сказал — нора, да не хорошо так говорить в сторону папахена, пусть даже и за глаза. Это комнатка, единственная с низким потолком, наверняка искусственно поставленном в метрах двух с половиной от пола, общей площадью — квадратов десять, вряд ли больше. Всей мебели в ней — стол, один стул, узкая железная кровать, дешевыми тряпками застеленная. Лампочка на голом проводе, стоваттная, матовая, без абажура, линолеум на полу, стены в газетных обоях, то есть — без обоев вовсе: на голые стены налеплены развороты газет. Плохо побеленный потолок, электрический водогрей в форме чайника, литра на полтора… По-моему — я ничего не забыл в описании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129