Всему есть пределы, разумеется, и нашей верности фирме-сюзерену, и ее могуществу, но понимание того, что ты не один, что тебя поддержат, выручат, защитят — очень комфортная штучка в жизни, ух, как она нервы сберегает в иные трудные минуты… У меня в кармане контакты аж на четверых(!) иневийских экстрасенсов, ими снабдило меня все то же руководство, в лице вице-директора, на тот случай, если в особняке действительно обитает нечто трансцендентное. Будь я проклят все четыре раза подряд, если обращусь хотя бы к одному или одной из них. Даже из соображений служебной «отмазы», для прикрытия жопы — нет. Не верю в мистику, экстрасенсорику и приметы, они для глупцов и экзальтированных барышень. Зачем же тогда в кармане эти контакты с презираемыми сущностями, а не в мусорном ведре? Вернусь — там и окажутся, а пока — в блокноте побудут. Вырвать, скомкать, выбросить — легче, нежели обратно вживить, блокнотец-то служебный… Не то чтобы я совсем уж зануда жуткий и перестраховщик, но в случае успеха твои отчеты и вещдоки — почти формальность, а вот в случае неудачи — о-о… Это целое поле битвы между тобой и ревизорами фирмы… Бывали у меня «напруги» по молодости лет, бывали, странным было бы не усвоить полученные уроки…
— Здравствуйте, молодой человек. Я и есть Олга Бунаго, приятно познакомиться. А вас как прикажете звать-величать, господин детектив?
— Ричард. Просто Ричард. Но, честно говоря, я был уверен, что вы старше…
— Еще старше? Мне восемьдесят лет ровно, юноша.
— Да, но внешне…
— Вы жиголо, или детектив? — Вот сволочь. Эх, как меня раздражают все эти капризные старухи с фиолетовыми куделяшками, особенно если они вступают в права заказчиков непосредственно со мною… Надо было ей в лоб сказать: «я думал вы моложе, мне говорили, что вам всего восемьдесят».
— Второе.
— Тогда и ведите себя соответственно.
— Постараюсь.
— Ой… Вы обиделись… Вас прогневала ненормальная старуха с дурацкой прической на выжившей из ума голове… Чаю или кофе? Я не хотела вас обидеть.
— Кофе. Не обидели, но кусаетесь вы больно, сударыня, признаю.
— А что мне остается?.. Мария! Мара! Голубушка, принесите кофе этому юному господину. И не забудьте мой отвар. Пройдемте ко мне в будуар, господин Ричард, мне там всего комфортнее, да и до туалета ближе…
— Просто Ричард, сударыня.
— Да? Ну, тогда я просто Олга — и никаких графинь. Ведь я графиня, вы знаете об этом?
— Естественно, сударыня Олга, я об этом знаю, равно как и предупрежден о том, что вы не любите именоваться титулом.
— Совершенно верно. Все эти звонкие громкие титулы — они для Старого света, в крайнем случае и для Соединенных Штатов подойдут, — потрясать куцее воображение этих жирных и тупых лавочников, но у нас в Бабилоне…
— Отчего же, сударыня? И у нас в Бабилоне на титулы обращают внимание: быть бароном, или князем, престижно и всегда модно.
— Нет и нет. В Европе, при всех королевских дворах, имена моих благородных предков, маркграфов Бунаго, произносились герольдами благоговейно и с уважением почти тысячу лет подряд… Но… Даже для династий наступает рано или поздно время жить одними только воспоминаниями, и надо не упустить для себя этот момент, чтобы не стать посмешищем в глазах окружающих, чтобы не слышать комплименты, неотличимые от плохо скрытых издевательств, подобных вашему ознакомительному флирту со старой каргой из Иневии.
— Сударыня, я еще раз прошу меня простить! Но я не флиртовал.
— Олга. Попытайтесь звать меня просто Олга.
— Да, Олга. Ваш кофе великолепен — и это правда — но он в меня не лезет. Гм… Чувство вины за не совершённый проступок мешает.
— Прощаю вас, юноша. Пейте спокойно, я не умею долго сердиться. Зато способна долго бояться…
— Не такой уж я и юноша… Олга. Тридцать лет — это не восемьдесят, конечно. Однако и от восемнадцати отстоит на примерно равном от вас расстоянии…
— На равном? Вы не преувеличиваете?
— Увы, не преувеличиваю нисколько: юность так скоротечна. Какой у вас будуар стильный!.. — Тут уж я похвалил старуху с полной искренностью: если человек дворянин с тысячелетней историей предков, да денег куры не клюют — можно позволить развернуться хорошему вкусу: будуар представляет собою полуправильный восьмиугольник с четырьмя стенами, сплошь затянутыми штофом фисташкового цвета, угол каждой стены как бы подрезан, превращен в вертикальную ленту, но не настолько, чтобы плоскости, разбивающие каждый прямой угол на два равных тупых, могли именоваться стенами. Ширина каждой «стены-ленты» сантиметров сорок от силы… По миниатюре-офорту на каждой из них: «Времена года». Никаких ковров и гобеленов, только мозаичный паркет, дубовый, с редкими эбеновыми вставками, несколько пуфиков, кушеток, подушек, расставленных и разбросанных в продуманном беспорядке, возле единственного окна — зеркало на маленьком столике… На потолке непременная позолоченная лепнина, изрядных размеров люстра с висюльками, если не из бриллиантов, то, вероятно, хрустальная…
— Неплохо, да?
— Великолепно, суд… Олга, просто великолепно. Здесь-то уж у вас не будет сомнений в моей искренности?
— Самой нравится. Но перейдемте к делу, если вы уже утолили жажду. А я, с вашего разрешения, буду рассказывать и прихлебывать мой отварчик, прихлебывать и рассказывать, хотя вы и так, наверное, в курсе моей беды?
— В курсе, но я бы хотел послушать ваш рассказ, мне это может быть весьма полезным. И прежде чем мы приступим…
— Да-да?
— Я могу впоследствии рассчитывать еще на одну чашечку такого же напитка? — я кивнул на кофейник и улыбнулся. Говорят, у меня неплохая улыбка, но и комплименты женщинам никогда не стоит прекращать, надо лишь искать приемлемые формы…
— Да хоть залейтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129