Плюс к этому, банк, восхищенный бравым детективом Ричардом, вообразил, что «Сова» вся сплошь состоит из героев и умниц, а вообразив — подписал контракт с «Совой» на небольшой, но хорошо оплачиваемый перечень охранных услуг, в том числе и на техническое перевооружение всех трех бабилонских отделений банка…
А кто послужил поводом? Я и только я, со своим «ненужным геройством». Тык-с пять тысяч от «Совы»! — будет моей Ши новый маникюрный наборчик и много всяких других приятных и полезных мелочей совместному домашнему хозяйству. А первые десять тысяч, которые от банка, мы сообща решили уронить в счет погашения кредитов, за квартиру, за мотор… Но эти радости случились позже, а тогда, вечером, наступившим после трудного дня, я получил грандиозную домашнюю баню…
Мне бы сразу догадаться, в тот же миг, когда я только в квартиру зашел, что тут что-то не так: детишек нет, а Шонна просто сочится молоком и медом, лучится ангельскими улыбками… Такая вся мурлыкающая и добрая-предобрая…
— А зайчики где?
— Зайчики на морковной полянке у бабушки и дедушки. Проголодался? О, мой дорогой…
— Целый день не жрал. А с чего бы им к бабушке с дедушкой? Я не знал, что…
— Очень уж попросились, я их и отвезла, завтра заберем. Ну, как твои дела, чем занимался? Много писанины?
А я расслабился, такой, ничего над собой не чую, и умываться пошел. И уже из-под полотенца фантазирую вслух:
— И не говори! Пол шариковой ручки, наверное, извел, и дубовую рощу целлюлозы вдобавок. Скоро совсем офисным работником стану. Канцелярской крысой.
— Карточку поменял?
— А?.. Что, карточку?.. Нет, знаешь… Не успел. Собирался, да потом завертелся с текучкой и забыл. В понедельник поменяю. Но у нас же есть нал, до понедельника более чем хватит. Что у нас на ужин?
— Сейчас подогрею, мой милый. Так ты же с утра собирался заехать в банк?
— Д-да… Я же говорю: что-то так закрутился и забыл…
— А где твой банк расположен? На Президентском?
— М-м… угу.
— Что? Извини, мой дорогой, плита шумит, я не раслышала? Где твой банк находится?
— Да, на Президентском. Мы же там были, я тебя возил.
— Ах, да, точно, точно… Президентский проспект, дом номер двадцать четыре.
— Во дела! Верно! Я забыл, а ты помнишь, что значит отличная память, поздравляю тебя, мое солнышко. Иди сюда, я тебя поцелую.
— Твое солнышко сейчас тебя заколет вот этой вот вилкой! Истыкает всего, словно дуршлаг! Как тебе не стыдно??? Как ты мог?
— Ты чего? Лапушка? Что с тобой?
— Ничего!
— Погоди, как ничего, когда у тебя глаза на мокром месте? И кричишь, вилкой грозишься.
— Где ты был сегодня утром?
— Н-ну… На работе, я же гово…
— Врешь! Зачем ты мне врешь, Рик? Я как чувствовала! В дневных новостях передавали, что один отважный сотрудник одного детективного агентства в одиночку вступил в перестрелку с целой бандой налетчиков!.. Боже мой! Ты бы только знал, как я… как мне…
— А с чего ты взяла, что это был я?
— Да??? А кто же? Я ведь позвонила, догадалась, к тебе на работу.
— На работу? И что?
— И ничего. Я сделала вид, что все знаю — и они, как ты любишь выражаться, «раскололись по полной»: «Успокойтесь, сударыня, ваш муж цел и невредим, на нем ни одной царапинки… Сейчас он в полиции, дает свидетельские показания…"
— Вот видишь: цел и невредим. Чего плакать-то?
— Господи, Боже мой! Какая же ты, все-таки, бесчувственная скотина, мой милый! Как ты мог? Ну как ты мог так поступить?
— Как — так? О чем ты? Ну, было дело. Среагировал по ситуации. И что теперь рыдать и орать? Сказано же: ни царапины!
— Ричик, ты на меня голос не повышай, я этого не заслужила. Ты… Но если бы что-то с тобой случилось… Ведь не один ты на свете, у тебя есть я, Жан и Элли, мама твоя, наконец… Ума не приложу, в толк взять не могу, не в силах я понять: как ты мог ради минутного лихачества подвергать угрозе все наши судьбы? Ты же не мальчик уже, солидный взрослый тридцатилетний мужик… ну ладно я, а дети?
— То есть, как это — тридцатилетний?
— Н-не цепляйся к словам, Рик. Я тебя прошу… Я… я… — Тут моя ненаглядная Ши бросается ко мне на грудь и начинает заливать горючими слезами грудь и новую рубашку, которую сама же и выбирала, очень придирчиво выбирала, кстати говоря, запытала меня примерками. Плачет и при этом что-то говорит, говорит сбивчиво, сквозь рыдания, а я не в силах ни одного слова разобрать, и тоже чувствую, что на глаза нечто такое бабское слякотное наворачивается… Эмпатия, называется… Беда с женщинами, ничего им нельзя серьезного говорить и выдавать, ибо утонешь в «ихних» эмоциях. Нет, ну вот же сволочи, а? Какие продажные гады! Заложили в один момент, свои же заложили! И кто, интересно? Я узнаю. Сейчас, когда все успокоится, я ничего не буду выяснять у Шонны и расспрашивать, дабы не спугнуть и не насторожить. Но позже, через год, а если понадобится, то и через два, три года, я заведу разговор на эту тему, со смехом, между делом, вспомню, как элемент забавного прошлого. И Ши непременно расколется, выболтает мне имя того, или той, кто ее «успокаивал» и меня закладывал… Они не могли не понимать… В конце концов, есть корпоративная этика и правила, которые, хотя и не писаны, но весьма желательны к исполнению. Узнаю — и этот человек будет мне врагом. Может быть, и не навсегда врагом, но до той поры, покамест я не почувствую себя достаточно отмщенным. Это моя семья, это самое ценное и дорогое, что у меня есть — и никому постороннему не позволено вносить в нее раздор и горести! А может и раньше узнаю, если повезет… Сударыня… сударыня… кто же мог так обратиться к жене одного из сотрудников??? И кто был в это время в офисе? И в какой из офисов она звонила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129