Маркиз, изменив голос, нанял у старухи на несколько дней ее постоялый двор и щедро расплатился с ней. Так тоже мог поступить и разбойник, и знатный дворянин.
В одной из пригородных ночлежек переодетый в черное де Монтойя нанял, щедро заплатив, нескольких сомнительного вида молодцев. Они должны были похитить Кристину Таранто.
Похищение должно было состояться во время одного из ее выступлений. Маркиз не случайно выбрал этот дом, выходивший в узкий переулок, почти всегда безлюдный. В перерывах между танцами цыгане обычно по одному, по двое выходили на улицу – вдохнуть свежего воздуха. Выходила и Кристина. Иной раз с мужем или с кем-либо из его братьев, а иной раз и одна. В тот вечер, выйдя, она оказалась бы в темном переулке. Если кто-то будет сопровождать ее, нанятые головорезы легко заткнут ему рот.
В глубине души маркиз опасался, что какие-то досадные случайности могут помешать полному осуществлению его плана. Но похищение прошло на редкость удачно.
Кристина вышла одна. Было уже темно. Ее схватили, связали ей быстро руки и ноги, заткнули кляпом рот и на быстром коне привезли к условленному загородному перекрестку, где ждал замаскированный маркиз. Ему передали женщину, он подхватил ее на седло и, держа перед собой, умчался в ночь.
Он крепко сжимал ее. Цыганка не шевелилась. С изумлением он вдруг осознал, что держит ее так крепко вовсе не потому, что пылает страстью, а просто чтобы она не вырвалась и не сбежала.
Получалось даже комично. Он похитил женщину, которая ему не нужна, но теперь он уже не может отпустить ее…
«Однако! – подумал маркиз. – Кажется, я начинаю выздоравливать. А не оставить ли мне эту докучную ношу прямо на дороге?»
Но тотчас понял, что тогда его странный недуг может вернуться с новой силой. Нет, он обязан ради собственного спасения довести дело до конца. До какого? Совокупиться с этой женщиной? Вероятно, да. Это излечит его окончательно. Она не может узнать его. Даже если она и помнит его, он сейчас надежно защищен черной одеждой, перчатками, и главное – маской.
Он подъехал к постоялому двору, проверил, крепко ли связана женщина, надежен ли кляп. Затем спешился, снял ее с седла, положил на землю и отпер дверь. Он внес Кристину вовнутрь и снова запер дверь. Старуха оставила огонь в камине. Было тепло. Он зажег свет.
Теперь он отчетливо видел цыганку. Перед его внутренним взором промелькнул бешеный хоровод его безумных ночных видений. Да ведь он был болен, просто болен! Вот она, эта женщина, лежит перед ним. Она в его власти. Но ведь он ничего не чувствует. Совершенно ничего! Словно перед ним деревянная колода!
Но он должен все довести до конца. Он обошел комнату. Окна надежно заложены тяжелыми ставнями, дверь заперта. Стены толстые, постоялый двор находится на отшибе. Он мужчина, он сильнее. Он сосредоточится, он не даст ей изловчиться и вероломно одолеть его.
Андрес наклонился. От лежавшей женщины исходил легкий, но отчетливый запах пота. Наверное, она вспотела от страха. Многие полагали запах женского пота соблазнительным. Но нет, ему стало неприятно. Он не хотел ее, эту женщину, цыганскую танцовщицу и певицу Кристину Таранто.
Он вынул кляп у нее изо рта. На всякий случай он отпрянул. Ведь она могла укусить его, плюнуть. Он с удовольствием отметил, что для него она сейчас скорее животное, нежели человек. Значит, еще одно подтверждение того, что нет никакой власти крови, нет никакого голоса крови. Он свободен.
Она по-прежнему лежала, не шевелясь. Почему она молчит? Разыгрывает из себя гордую мать семейства? Он протянул руку. Нет, в этом молчании, в этой неподвижности он ощущает что-то странное. Он заставил себя коснуться ее шеи…
Мертва!..
Тепло еще не совсем ушло из этого тела. Но оно уже обрело неуклюжую тяжесть мертвой материи; ту самую тяжесть, что и отличает мертвое от живого.
Он поспешно принялся развязывать ее. Бандиты связали крепко. Он путался в узлах. Наконец мертвое тело было освобождено.
Вот она лежит, неуклюжая, тяжелая, и голова с этим некрасивым лицом неуклюже откинута. Видно, что на шее уже появились морщины. Это не гладкая кожа молодой девушки. Губы приоткрылись. Пахнуло легкой гнилью. Он отшатнулся. Но тотчас усмехнулся. Не может разложение начаться так быстро. Это просто больной гниющий зуб.
Но что послужило причиной смерти? Сердце остановилось от страха? Сильное сердце танцовщицы? Нет. Слишком затянули узлы на запястьях? Слишком глубоко затолкали кляп? Как бы то ни было, она мертва. Она не нужна ему, она скучна, в ней нет ничего интересного.
Что могло бы случиться, довези он ее живой? Уж, разумеется, не воплотились бы наяву его ночные пароксизмы. Это он знает точно. Что же тогда? Кажется, он даже не смог бы себя заставить овладеть ею. Узнала бы она его? Стала бы сопротивляться? Что бы она сказала?
А что интересного могла бы сказать эта необразованная и, быть может, неумная цыганка? Ничего. Да, она была отличной певицей и танцовщицей. Но теперь ничего такого не видит он в ее мертвом теле. Она лежит тяжелая и бессмысленная, словно сломанная гитара, которую уже не поправить, и остается лишь выбросить на свалку.
Он не сознавал себя убийцей. Ведь он не убивал ее, нет, не убивал.
Он спокойно вышел из дома, предварительно загасив повсюду огонь. Он взгромоздил женщину на седло, взобрался сам и пустил лошадь шагом.
Свежий и даже холодный ночной воздух бодрил его. Он доехал до излучины реки и швырнул в темную воду ключ от постоялого двора. Затем спешился, снял труп.
На всякий случай он изуродовал тело. Прикасаться к ней было совсем нестрашно. Эти прикосновения нимало не возбуждали его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147