Перед ней раскинулся старомодный мощеный двор с обширными конюшнями.
– Та у нас тут с сотню экипажей и кабриолетов, почитай, стояло вчера после ихнего матча, – сообщил старший конюх, сверля Себастьяна недоброжелательным взглядом. – Вы про какой, стало быть, интересуетесь?
Себастьян подкинул на ладони монетку в полкроны.
– Я про тот, хозяин которого вел себя подозрительно, чем-то отличался от других.
Конюх с нескрываемой тоской смотрел на монету. Это был худой, изможденный человек лет под шестьдесят, на щеках которого торчала седая щетина, а выступающий кадык судорожно прыгал вверх и вниз при каждом глотке.
– Не видал чего-то такого.
Себастьян еще раз подбросил в воздух монетку и поймал ее.
– А кому из ваших конюхов поручили присмотр за этой лошадкой, припоминаете?
– Ага. Я за ней ходил.
– В самом деле? Тогда вы, наверное, заметили, что с седлом было не все в порядке?
– Ничего энтого не было. А шо вы спрашиваете?
– Взгляните-ка сюда.
Конюх бросил на собеседника непонимающий взгляд, но затем пробежал опытной рукой по сбруе серой. Когда его пальцы наткнулись на разрезанную подпругу, он застыл на месте. Одеревенев от страха, стал тщательно ощупывать аккуратные края надреза, потом медленно обернулся к собеседнику.
– По-вашему, это я порезал подпругу?
– Нет. Думаю, что вам хотелось получить эти полкроны. Кто на самом деле запрягал серую кобылку?
Конюх на мгновение заколебался, он так тяжело дышал, что вздымалась грудь. Наконец заговорил:
– Говорю ж, я. Клянусь, подпруга была в полном порядке, когда я отводил тую лошадку молодому джантмену.
– Когда мистер Стентон попросил вас подать лошадь, во дворе было много народу?
– Ну. Поболе чем двое-трое. А шо?
– Вам не кажется, что кто-то из них мог разрезать подпругу?
Конюх прищурился и задумчиво уставился в дальний конец двора. Несколько гусей вперевалку шествовали к специально выкопанному для них пруду, и яркий предвечерний свет вызолотил длинные перья их раскрытых крыльев.
– Может, и разрезал кто, да я шо-то не заметил.
– Вы не запомнили никого из тех, кто присутствовал в этот момент во дворе?
– Не. – Он покачал головой с видом искреннего сожаления. – Ничего не упомню.
Воздух вздрогнул от тоскливого гогота гусей.
– Благодарю. Вы оказали мне неоценимую помощь, – сказал Себастьян и вложил монету в ладонь конюха.
Следующий час он провел наедине с парой кружек темного эля в общем зале «Белого монаха». В тот вечер среди посетителей были только местные жители, в отличие от предыдущего дня, когда интересный матч привлек в эту харчевню толпу молодых людей вроде Доминика Стентона и его друзей. Себастьяну удалось разговориться с одним из фермеров. Его отличали багровые щеки, толстый красный нос, и он хорошо помнил группу молодых джентльменов из Лондона.
– У меня самого сын того же возраста, – говорил фермер, отирая тыльной стороной ладони пену с верхней губы. – Эти парни хорошо набрались, уж будьте уверены. Но в том вреда нет. У человека только одна молодость бывает, я всегда это говорю.
– Они ни с кем ссоры не затеяли? – поинтересовался у него собеседник.
– Нет, насколько я видел.
После этого Себастьян немало времени провел, ставя выпивку тому или иному из посетителей харчевни и стараясь завязать с ним беседу. Но ни один не сообщил ему ничего нового.
Приказав привести своего вороного араба, он на всякий случай пробежал пальцами по подпруге, проверяя цела ли она, затем вскочил в седло и поскакал обратно в Лондон. Сопровождала его послушная, серая в яблоках кобылка Доминика Стентона.
Себастьян держал многочисленную челядь как в своем лондонском доме, так и в том небольшом поместье под Уинчестером, которое оставила ему одна из незамужних двоюродных тетушек. Многие из слуг происходили из семей, давно находившихся в услужении у его родни, и почти все они были почтенными, уважаемыми людьми. Из них только один – двенадцатилетний уличный проныра по имени Том, которого Себастьян взял к себе грумом, – не мог называться ни почтенным, ни уважаемым.
Возвратившись к себе на Брук-стрит, Себастьян сначала направился к конюшням, расположенным позади его дома, там спешился и вверил вороного заботам одного из грумов. Но узду серой в яблоках лошадки Доминика Стентона Себастьян вручил Тому.
– Догадываюсь, ты уже слышал о том, что сегодня утром во Дворе Старого дворца нашли мертвое тело, – дружеским тоном заговорил он с ним.
– А то. – Рука мальчика пробежала по ближайшему к нему боку лошади, и он тут же наклонился, рассматривая порез, которого Себастьян даже не заметил. – Ободрали все равно как бараний бок, говорят. Того урода, что замочил парня, уже прозвали Потрошитель Пижонов.
– Хм, мистеру Генри это, пожалуй, не понравится.
Глаза Тома блеснули лукавым интересом, и он спросил патрона:
– Чего, он вас пособить просил?
– Нет, – рассеянно бросил Себастьян. – А ты откуда знаешь?
– Да уж слыхал.
Себастьян оглядел стоявшего перед ним парнишку. Каштановые волосы, серые глаза в редких ресницах, лукавое выражение смышленого лица.
– Может, ты слышал и предположения о том, кто за этим стоит?
– Ой, пед… пед-по-ло-же-ний пропасть. – Мальчик с трудом выговорил незнакомое слово. – Болтают, что это все идет от тех чертей-французов, что ведьмам поклоняются. Но до точки пока никто не знает. – Он потрепал серую лошадку по шее и спросил: – Та самая?
Себастьян кивнул и объяснил:
– Нашел в овраге по дороге в Мертон-Эбби.
Том ощупал края ровного разреза на подпруге и выразительно присвистнул сквозь дыру на месте отсутствующего переднего зуба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83