В имение ее привезли, чтобы скрыть от общества нежелательную беременность. Сами понимаете — в то время ребенок, появившийся вне брака бросал тень не только на мать, но и на всю семью. Отцом ребенка был офицер, лишенный дворянства, разжалованный в солдаты и сосланный в Сибирский корпус за участие в восстании декабристов. Александр Петрович, отец Анны, по одному ему ведомым мотивам записал ребенка, как собственного незаконнорожденного, а умирая, завещал ему большую долю наследства. Более точных сведений об отце ребенка найти не удалось, в бумагах он фигурирует под литерами А. К.— История, достойная пера Шекспира. Дюма, по крайней мере, уж точно, — пробормотал Корсаков. — Скажите, Марина, а есть потрет этой женщины?— Есть коллекция портретов князей Белозерских, но я, честно говоря, не обращала внимания, есть ли там Анна Александровна.— Я смогу увидеть коллекцию?— Полагаю, это возможно… — как бы сомневаясь, сказала Марина.— Что-то вас не устраивает?— Не то, чтобы не устраивало… — она тряхнула головой так, что хвост на макушке разлетелся веером, — вы могли бы мне кое-что обещать?— Увы, я помолвлен с другой, и как благородный человек… — со слезой в голосе начал Корсаков.— Да ну вас, — Марина махнула на него рукой, — я серьезно.— Смотря что.— Игорь, если я попрошу вас не настаивать, чтобы Павел Викторович с вами выпивал?Корсаков приподнял бровь.— Чего угодно ожидал, но только не этого. Ему же бутылка водки, как слону дробина!— В последний раз его еле выходили. Сердце.— Черт возьми, — выругался Корсаков, — я всегда считал, что Пашка здоров, как бык. Конечно, в таком случае клянусь, что буду пить исключительно в одиночку. Пусть мне будет хуже!— Вот и договорились, — кивнула Марина, — однако пойдемте. Павел Викторович, наверное уже вернулся. Коллекцию я вам покажу вечером. Все равно делать будет нечего — ни телевизора, ни радио здесь нет.— И выпить не с кем, — проворчал, следуя за ней, Корсаков.— Сабля, водка, конь гусарскийС вами век мне золотой!Я люблю кровавый бой,Я рожден для службы царской!Закончив пассаж бравурным аккордом, Воскобойников подкрутил усы и залпом, как водку, махнул стакан чая. Марина, смеясь, зааплодировала, Корсаков тоже несколько раз приложил ладонь к ладони. Павел раскланялся и отложил гитару.— Да, были когда-то и мы рысаками, — произнес он.— Не наговаривайте на себя, Павел Викторович, — сказала Марина.— Нет, дорогая моя, все не то, все не так. Сердчишко пошаливает, одышка, да и годы — четвертый десяток.— Ага, — кивнул Корсаков, — я и на себе почувствовал: после пяти бутылок водки кошмары снятся.— После пяти бутылок вообще можно не проснуться, — сказала Марина, — что вы все на выпивку разговор поворачиваете? Павел Викторович, мы же договорились!— Все, все. Уговор — есть уговор.Они сидели на кухне, за окнами под ночным ветром шумели липы. В камине пылал огонь.Пашка встретил их на крыльце, когда они возвращались с кладбища. Сбежав по ступеням он облапил Корсакова, приподнял, потряс и только после этого поставил на землю.— Приехал, сукин кот! А я думал, как всегда: наобещаешь и забудешь.— Когда это такое было? — возмутился Корсаков.— А помнишь, обещал прекратить водку пьянствовать?— Ну… такие обещания можно только с похмелья дать. Ладно, расскажи, как ты тут? Меня Марина покормила уже, кладбище показала.— Ну да, посещение кладбища способствует пищеварению, — усмехнулся Воскобойников в усы, — у нее пунктик по захоронениям девятнадцатого века. Так, Марина?— Никаких пунктиков у меня нет, уважаемый Павел Викторович, — возразила она, — просто надо знать родную историю. Вполне естественное желание.— Естественное желание — это вовремя покушать, — поправил ее Павел, — кстати, именно такое желание меня уже давно гложет. Предлагаю в честь приезда дорогого гостя сбацать шашлычок. По-моему, свинина еще осталась.— Хорошо, — кивнула Марина, — с меня шашлык, с вас огонь.— Годится, — кивнул Воскобойников и хлопнув Корсакова по плечу, заявил, — пойдем-ка со мной, надежда русской живописи. Покажешь мне, как надо живописно дрова рубить.Марина ушла в дом, а они обошли усадьбу. Здесь, под липами, в землю был вкопан стол со скамейками, из булыжников был сооружен мангал, рядом кучей лежали березовые поленья. За мангалом стояли грубо вырезанные из коряг не то идолы, не то оборотни.— Это что ж за ужас такой? — спросил Корсаков.— Не ужас, а былинные персонажи, — поправил Воскобойников, любуясь корягами.— А это автопортрет? — Игорь указал на кошмарное создание с выпученными глазами и длинными вислыми усами.— Я попрошу без грязных инсинуаций! Это — леший. А вот супруга его — кикимора болотная, а вот детки ихние — игошки и ичетики. Плаваете вы, Игорь Алексеевич, в национальном эпосе, — Воскобойников выдернул из колоды топор и протянул его Игорю. — Давай, приступай.— Вот это, я понимаю, гостеприимство, — сказал Корсаков, снимая «стетсон», — здравствуй, гость дорогой. Поруби-ка дров, разведи огонь, на стол накрой. Надеюсь, свинина у вас действительно осталась, а то чего доброго и шашлычок из меня сделаешь.— Давай, давай, — Павел присел на скамейку, оглянулся на усадьбу, — слушай, у тебя сигареты есть?— Есть.— Угости, будь другом.Корсаков протянул ему пачку и поставил на колоду первое полено. С непривычки удар пошел вкось и топор застрял. Игорь чертыхнулся, перевернул топор и, ударив о колоду обухом, располовинил полено.— Это тебе не кисточкой по бумажке водить, — усмехнулся Павел, со вкусом закуривая, — ну, рассказывай, как житье-бытье у вольных художников?— Жизнь, как шкура у зебры: белая полоса — черная полоса. Вот в черную я и попал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81