Не рассердится ли тетя Гражвиле? Скажет, пренебрегла ее обедом.
Женщины за столиком как-то странно молчали. Еще больше разрумянились, однако обмякли, погрузились в глубоко скрываемое горе.
- А ну-ка, женщины,— сказала старшая и приподняла руку, но рука тут же упала на колени.—• Показали, как надо, поддержали тебя, Владзя. Будешь теперь богатой соломенной вдовушкой. Такой домина, гараж да машина...
Плечи Владзи затряслись.
— Все мое! Мое! А ему — во! — показала фигу, окольцованную, позолоченную, и, видно, тут же застеснялась. Помолчала.— Но почему-то он ничего не требовал, не упирался, не выражался... Я-то ведь думала... И такими глазами на меня смотрел... Ну, будто слепой...
— Именно,— закивала головой старшая.
— И куда он после суда потащился, интересно? — скривила губы Владзя.
— А ну-ка, женщины...
Женские руки взяли рюмочки.
И Криста снова увидела Марту Подерене в скромном, но безупречно сшитом платье из натурального шелка, услышала несколько приподнятый ее
голос.
— Женщины! — Марта словно хотела вывести их из состояния дремы.— Не так уж много у нас развлечений, не так уж часто удается вырваться из дома. А когда появятся внуки? Вы можете себе представить, вчера мой Бернард ас и говорит: «Бабуся,— говорит,— бабуся...»
Марта рассказала, как толково говорил ее Бернардас вчера, что он сказал неделю назад и кем он может стать завтра, если будет развиваться такими темпами,— жаль только, что родители снохи маловато уделяют ему внимания, а она сама просто изнемогла: полдня провозится с внуком и едва жива.
Подруги делали вид, что слушают Марту, затаив дыхание, однако мало что слышали. Мешали собственные мысли, а может,— нежный лирический голос певца.
Много лет, много зим пролетело,
А ведь вместе могли быть с тобой...
— Выше нос, женщины! — Марта двумя тонкими пальцами подняла рюмку.
Габия наклонилась к Кристе и вполголоса сказала:
— Марцелинаса сегодня утром видела.
Криста спокойно отодвинула рюмку.
— Какого?
Совсем зря спросила. Ну, конечно, зря.
— Твоего Марцелинаса, бывшего. Забежала в обувное ателье, гляжу — стоит у кассы. Заметил меня, но вроде бы не узнал. Хорошо сохранился, только какой- то... сама не знаю...
Кристина не первый раз слышит от подруг подобные речи. Навеки обрублены узы, связывавшие с Марцелинасом, но и по сей день она не может понять, почему так ранит ее каждое упоминание о бывшем муже.
— А он еще живет с этой?..— Любопытный взгляд Габии так и впился в Кристину.
— А мне какое дело! — отрезала она и почувствовала, что лицо неудержимо заливается краской.
...А ведь вместе могли быть с тобой...—
бередил душу певец, как назло выбравший эту песню.
Когда они около десяти вечера поднялась, Альбинуте неожиданно вспомнила:
— Скоро день рождения Кристины.
— Правда!
— Опять удобный случай, чтоб встретиться.
— Почему ты такая погасшая, Криста?.. Золотце?
— Криста...
— Женщины...
На улице загомонили, загалдели, всей стайкой двинулись к троллейбусной остановке, и в конце концов Кристина осталась в одиночестве ждать свою «пятерку». Троллейбус все не показывался, и она решила немного пройтись. Шагала медленно, незаметно для себя
миновала одну остановку, другую. Под ногами гулко гудел мост через Нерис, в воде поблескивали городские огни, всеми цветами радуги сверкали фонтаны. Кристина шла не оглядываясь, по-всегдашнему прямая, с высоко поднятой головой. Развевался расстегнутый плащ, ветер трепал голубой платок на шее. У перекрестка, дожидаясь зеленого света, неожиданно для себя подумала: не хочу отмечать свой день рождения... не хочу... ни в ресторане, ни... не хочу отмечать...
Потом она ухватилась за эту мысль; может, потому и сбежала, уехала, не сказавшись подругам? Сейчас небось ищут, перезваниваются, строят догадки: куда девалась Криста? Где же она запропастилась?
Кристина улыбнулась, словно выкинула озорную тётку, и тут же почувствовала, что ей ничуть не весело,
нет у нее причин для радости. Ей просто не хотелось быть одинокой в стайке подруг и дома одной сидеть ей тоже не хотелось. Не хотелось, не хотелось...
Мамы столиком слева женщин уже не было.
Взяла зеркальце, помаду, подкрасила губы и начала ждать счет.
Что делать в оставшиеся полдня. Почему только полдня? А завтра? Послезавтра? Сбежали, чтобы не быть одной?
И неужто только от подруг сбежала?
Одна, одна...
Одна... одна... одна... Мерно стучат ее шаги, рассекая полуденную тишину пустынной улочки.
Одна... одна...
В тот раз точно так же стучало в висках.
Зазвонил телефон. Кристина подняла трубку. Труб- I I потяжелела, она хотела повесить ее, но не повесила. И не сказала: «О чем нам говорить? Нет, нет, Мафцелинас, будь здоров...» Итак, трубки она не повесила и этих слов не сказала. Час спустя она услышала • мерной звонок и бросилась к двери, но вдруг застыла и честной прихожей. Может, не открывать? Не отвечать? Гибла и нету, ушла. Но внезапно отбросила сомнения.
Буйная поседевшая шевелюра, очки в черной оправе подчеркивали правильные черты лица, бежевый косном сидел безукоризненно. Все, даже стройная еще
фигура, напоминало, что он был недурен собой, но Кристина глядела на него тусклыми глазами; казалось, вот- вот спросит: «Мы где-то когда-то встречались, верно?»
— Можно присесть? — Марцелинаса, по-видимому, стеснял ее взгляд.
— О, конечно,— спохватилась Кристина, принесла с кухни корзинку с белым наливом и уселась спиной к окну.
Разговор не клеился. Несколько слов о работе — и тишина. Несколько слов об общих знакомых — и опять тишина. И безмолвный поединок скрещивающихся взглядов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81