Огород пустовал, кроме нескольких муаровых гряд посиневшей от холо
да капусты. Когда налетал ветер, кусты облетелой акации метались, как бес
новатые, и ложились на дорогу.
Ночью Юру разбудил стук в окно. Темная келья была сверхъестественно озар
ена белым порхающим светом. Юра в одной рубашке подбежал к окну и прижалс
я лицом к холодному стеклу.
За окном не было ни дороги, ни кладбища, ни огорода. На дворе бушевала вьюг
а, воздух дымился снегом. Можно было подумать, будто буря заметила Юру и, с
ознавая, как она страшна, наслаждается производимым на него впечатление
м. Она свистела и завывала и всеми способами старалась привлечь Юрино вн
имание. С неба оборот за оборотом бесконечными мотками падала на землю б
елая ткань, обвивая её погребальными пеленами. Вьюга была одна на свете, н
ичто с ней не соперничало.
Первым движением Юры, когда он слез с подоконника, было желание одеться и
бежать на улицу, чтобы что-то предпринять.
То его пугало, что монастырскую капусту занесет и её не откопают, то что в
поле заметет маму, и она бессильна будет оказать сопротивление тому, что
уйдет еще глубже и дальше от него в землю.
Дело опять кончилось слезами. Проснулся дядя, говорил ему о Христе и утеш
ал его, а потом зевал, подходил к окну и задумывался. Они начали одеваться.
Стало светать.

3

Пока жива была мать, Юра не знал, что отец давно бросил их, ездит по разным г
ородам Сибири и заграницы, кутит и распутничает, и что он давно просадил и
развеял по ветру их миллионное состояние. Юре всегда говорили, что он то в
Петербурге, то на какой-нибудь ярмарке, чаще всего на Ирбитской.
А потом у матери, всегда болевшей, открылась чахотка. Она стала ездить леч
иться на юг Франции и в Северную Италию, куда Юра её два раза сопровождал.
Так, в беспорядке и среди постоянных загадок прошла детская жизнь Юры, ча
сто на руках у чужих, которые все время менялись. Он привык к этим перемена
м, и в обстановке вечной нескладицы отсутствие отца не удивляло его.
Маленьким мальчиком он застал еще то время, когда именем, которое он носи
л, называлось множество саморазличнейших вещей.
Была мануфактура Живаго, банк Живаго, дома Живаго, способ завязывания и з
акалывания галстука булавкою Живаго, даже какой-то сладкий пирог кругло
й формы, вроде ромовой бабы, под названием Живаго, и одно время в Москве мо
жно было крикнуть извозчику «к Живаго!», совершенно как «к черту на кулич
ки!», и он уносил вас на санках в тридесятое царство, в тридевятое государс
тво. Тихий парк обступал вас. На свисающие ветви елей, осыпая с них иней, са
дились вороны. Разносилось их карканье, раскатистое, как треск древесног
о сука. С новостроек за просекой через дорогу перебегали породистые соба
ки. Там зажигали огни. Спускался вечер. Вдруг все это разлетелось. Они обед
нели.

4

Летом тысяча девятьсот третьего года на тарантасе парой Юра с дядей ехал
и по полям в Дуплянку, имение шелкопрядильного фабриканта и большого пок
ровителя искусств Кологривова, к педагогу и популяризатору полезных зн
аний Ивану Ивановичу Воскобойникову.
Была Казанская, разгар жатвы. По причине обеденного времени или по случа
ю праздника в полях не попадалось ни души. Солнце палило недожатые полос
ы, как полуобритые арестантские затылки.
Над полями кружились птицы. Склонив колосья, пшеница тянулась в струнку
среди совершенного безветрия или высилась в крестцах далеко от дороги, г
де при долгом вглядывании принимала вид движущихся фигур, словно это ход
или по краю горизонта землемеры и что-то записывали.
Ч А эти, Ч спрашивал Николай Николаевич Павла, чернорабочего и сторожа
из книгоиздательства, сидевшего на козлах боком, сутуло и перекинув нога
за ногу, в знак того, что он не заправский кучер и правит не по призванию,
Ч а это как же, помещиковы или крестьянские?
Ч Энти господсти, Ч отвечал Павел и закуривал, Ч а вот эфти, Ч отвозив
шись с огнем и затянувшись, тыкал он после долгой паузы концом кнутовища
в другую сторону, Ч эфти свои.
Ай заснули? Ч то и дело прикрикивал он на лошадей, на хвосты и крупы котор
ых он все время косился, как машинист на манометры.
Но лошади везли, как все лошади на свете, то есть коренник бежал с прирожде
нной прямотой бесхитростной натуры, а пристяжная казалась непонимающе
му отъявленной бездельницей, которая только и знала, что, выгнувшись леб
едью, отплясывала вприсядку под бренчание бубенчиков, которое сама свои
ми скачками подымала.
Николай Николаевич вез Воскобойникову корректуру его книжки по земель
ному вопросу, которую ввиду усилившегося цензурного нажима издательст
во просило пересмотреть.
Ч Шалит народ в уезде, Ч говорил Николай Николаевич. Ч В Паньковской в
олости купца зарезали, у земского сожгли конный завод. Ты как об этом дума
ешь? Что у вас говорят в деревне?
Но оказывалось, что Павел смотрит на вещи еще мрачнее, чем даже цензор, уме
рявший аграрные страсти Воскобойникова.
Ч Да что говорят? Распустили народ. Баловство, говорят. С нашим братом не
што возможно? Мужику дай волю, так ведь у нас друг дружку передавят, истинн
ый Господь. Ай заснули?
Это была вторая поездка дяди и племянника в Дуплянку. Юра думал, что он зап
омнил дорогу, и всякий раз, как поля разбегались вширь и их тоненькой каем
кой охватывали спереди и сзади леса, Юре казалось, что он узнает то место,
с которого дорога должна повернуть вправо, а с поворота показаться и чер
ез минуту скрыться десятиверстная Кологривовская панорама с блещущей
вдали рекой и пробегающей за ней железной дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30