Он заехал за мной на своем газике -- что
само по себе означало уже некоторую торжественность -- и
пригласил к себе домой, не то к позднему завтраку, не то к
раннему обеду.
Полковник уже сидел за столом, а вирусолог только что
встал. Он появился в махровом халате и походил на хлебосольного
помещика, который встречает наехавших нежданно гостей. К его
холеной бородке и зеленому халату я мысленно примерял длинную
турецкую трубку и борзых около кресла.
Он подошел к окну и высунул руку наружу, проверяя
температуру воздуха, а затем удалился, и вышел к столу, одетый
уже по погоде, в легкий полотняный костюм.
Если полковник был старшим жрецом карантина, то вирусолог
-- по меньшей мере, первосвященником, и своим поведением
полковник старательно подчеркивал это соотношение: он буквально
млел перед Бекетовым, с особой ласковой обходительностью
подливал ему в рюмку коньяк и всячески за ним ухаживал. Это
выглядело так же странно и неожиданно, как если бы его черная
волга вдруг поднялась, словно пудель, на задние лапы и умильно
завиляла хвостом.
Великий бактериолог принимал благодушно эти знаки
внимания, говорил мало, а когда к нему обращались, слушал очень
внимательно и благожелательно улыбался. Танец пылинок в лучах
солнца вокруг его головы казался мне приветственной пляской
всех бактерий и вирусов в честь своего повелителя.
Полковник порывался все время завести разговор о вирусных
проблемах, но бактериолог их отклонил с завидным тактом и
ловкостью:
-- Отложим это до вечера... да ведь я читал ваш отчет...
превосходный отчет, по-моему... почти готовая публикация.
Польщенный полковник умолк, и Крестовский тут же навел
разговор на кошек и кошачьего сфинкса.
Бекетов слушал, и лицо его выражало совершенно детское
любопытство:
-- До чего интересно... -- он произнес это с такими же
интонациями, как Наталия в первый вечер, тогда в ресторане.
Как давно это было... пожалуй, Наталии с ним удалось бы
легко разговаривать... да вот сейчас, за этим столом, я мог бы
ее представить...
Впервые за долгое время я чувствовал себя легко и
свободно: карантин отступил вдруг на задний план, как пустая
докучная мелочь
Повесть о подвигах Одуванчика вирусолог выслушал с
умилением:
-- Какой человек!.. Это же просто подарок... счастье, что
бывают такие люди... до чего же мы скучно живем, все дела,
дела... Остаться бы тут, да засесть писать детектив. Сюжет-то
каков!
Отсмеявшись, он грустно вздохнул:
-- Эх, господа военные! Какой был город! Что вы с ним
сделали...
Крестовский неопределенно хмыкнул, а полковник бесшумно
засмеялся -- оба решили принять эту реплику за шутку.
Мы поехали к сфинксу, и Бекетов смотрел именно сфинкса, и
только сфинкса, с увлечением примерял к выбоинам отбитые куски
камня и выспрашивал у меня, есть ли в Крыму черный базальт.
Колья с флажками и часовых он, казалось, вообще не заметил --
наверное, таких часовых, кольев и карантинов он на своем веку
перевидел столько, что имел ко всему этому надежный иммунитет.
Потом он подошел к берегу, критически оглядел песок с
выброшенными волнами водорослями и сказал в пространство, не то
советуясь с нами, не то размышляя вслух:
-- Пожалуй, здесь будет плохо...
Полковник стоял с довольно дурацким видом, и Крестовский
не без ехидства ему объяснил, что бактериолог хочет купаться.
Я предложил поехать к меловым скалам, и Бекетов выразил
этой идее свое одобрение, а полковник посмотрел на меня
взглядом человека, читающего на стене неприятное объявление.
У заградительного поста солдаты, бросив игру в домино,
вытянулись перед полковником, и сержант ему несколько лениво,
но вполне исправно отрапортовал.
Крестовский хотел их просто объехать по целине, но
полковник, как жрец карантина, не мог допустить в своем храме
такого кощунства, и мы парились в нашем газике, пока солдаты,
торопясь напоказ и усердствуя, а на самом деле не спеша
совершенно, заводили двигатели. Наконец, они зарычали, и
грузовики, как два дрессированных чудища, попятились в стороны,
открывая нам путь.
По узкой полоске галечного пляжа мы подкатили к подножию
меловых скал и, оставив машину, искали удобное для купания
место. Свет солнца, попав в ловушку меж зеркалами моря и
меловых стен, до боли слепил глаза. Белые глыбы, словно только
сейчас откатившись от скал, циклопическими ступенями уходили в
синюю глубину воды и просвечивали сквозь ее толщу тающими
пятнами.
Для полковника этот день был, наверное, пыткой. Спотыкаясь
и скользя на камнях, он брел вместе с нами, но купаться не стал
-- то ли не умел плавать, то ли это противоречило его понятиям
о субординации. И пока мы плескались в воде и качались на
волнах прибоя, он, в пенсне и мундире, сидел на глыбе мела,
прямо, как суслик над норкой, и смотрел в землю.
Крестовский -- случайно якобы -- прихватил канистру сухого
вина, мы потягивали его, лежа в плавках на теплых камнях, и
полковник тогда позволил себе расстегнуть на мундире две
верхние пуговицы.
Мы вернулись в город к закату, и Бекетов попросил нас
вместе с ним отужинать. За столом он завел оживленную беседу о
живописи и прочитал нам целую лекцию о некоем математическом
алгоритме, с помощью которого, в принципе, можно предсказать
все, до последнего мазка, живописные работы Пикассо. Все
попытки полковника и майора перевести разговор на вируса он
ловко пресекал, и те недоуменно переглядывались, но старались
не выдавать своей растерянности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59