.. и главное, ветер... шевелит
листья... холодит кожу... приносит запах морской воды... как
хочется к морю... вдыхать, вдыхать его запах... все дело в
запахе... в нем спасение... выпрыгнуть бы из окна и бежать...
не ходить в кабинет майора... пусть мертвые хоронят своих
мертвецов...
Я, наконец, вспомнил то, что пытался вспомнить там, в
кабинете. Так вот что меня беспокоило -- запах, тот самый
болотный запах... мраморный шурф, мотоцикл Одуванчика, ночь
лиловых кошек... растворенная в воздухе смерть... Этот запах
теперь пропитывал кабинет майора, нагонял тоску и внушал
чувство опасности.
Когда я отворил дверь, он, в расстегнутом кителе, смазывал
разодранную руку йодом и, словно завороженный, следил, как
кошка, волоча перебитые задние лапы, переползает с кучи папок
на ящик.
-- У меня к вам просьба, майор.
Он поднял глаза и смотрел на меня с безразличным
недоумением, будто видел впервые.
-- Разрядите, пожалуйста, бомбу и пристрелите кошку.
-- Ученые нам советуют... -- затянул он гнусаво.
Кошка, тем временем, перебралась на ящик и барахталась
рядом с оголенными проводами.
Майор выпрямился в кресле, отогнул провола в разные
стороны, вынул из гнезда батарею и спрятал в стол. Затем,
немного подумав, смахнул со стола кошку, как случайный ненужный
предмет -- с глухим мягким стуком она шлепнулась на пол.
-- Не беспокойтесь, профессор,-- сказал он своим обычным
голосом,-- с головой у меня все в порядке.
Позже я пробовал вычислить, сколько еще времени он
просидел в кабинете -- получалось часа два или три. Когда
глухой треск разнесся над городом, я понял, что ждал этого
звука, потому что сразу подумал о майоре.
Пролетела ворона, за ней другая, потом еще и еще. Темными
стрелами спешили они над домами и, поднимаясь по кругу,
собрались в зачернившую небо стаю. И долго кружили над улицами
кричащими овалами и восьмерками, пока вожаки не сели отдохнуть
на деревья.
24
Перед снятием карантина полковник преподнес населению
своеобразный мрачноватый подарок: родственникам умерших от
вируса было позволено похоронить их на городском кладбище. Еще
недавно об этом не могло быть и речи: трупы считались
заразными, и ждали знаменитого патологоанатома, который их
собирался исследовать. Но медицина внезапно потеряла интерес к
вирусу, и жертвы его, пролежав разные сроки в холодильнике
морга, в течение дня, одна за другой, тихо и скромно, в
сопровождении только близких, переместились на кладбище.
Подарив горожанам свободу и пятнадцать замороженных
трупов, полковник укатил в своей волге, а лейтенант остался
руководить эвакуацией солдат.
Первым, кто въехал в город, был новый майор милиции,
присланный на смену Крестовскому. Следствие по поводу взрыва он
провел быстро и весьма формально. Флегматично выслушав мой
рассказ о последних часах перед взрывом, он спросил, известно
ли мне, откуда взялась бомба, и я сказал, что не имею никакого
понятия. Он вел протокол сам, и когда я ответил на все вопросы,
долго еще водил авторучкой по листу бумаги.
-- Я о кошке не стал указывать, в управлении не
понравится,объяснил он тихим бесцветным голосом, -- напишем
так: "в присутствии свидетеля обращался небрежно со взрывным
устройством".
Он протянул мне исписанную бумагу, и я поразился, что его
почерк тоже похож на ряд узелков, завязанных на проволоке --
прямо семейное сходство. Я подписал протокол и откланялся.
Из всех покойников не имели в городе родственников лишь
двое: Крестовский и Лена. Амалия Фердинандовна возглавила нечто
вроде комиссии по устройству их похорон, в которую вошел и
Одуванчик, благодаря исключительной своей активности.
Похороны пришлись на первое сентября, и участвовал в них
весь город. Стараниями Одуванчика были сняты с занятий
школьники, и они целыми классами, строем, под присмотром
учителей шли в похоронной процессии, в белых рубашках и красных
галстуках, с цветами, как полагалось, принесенными к первому
дню учебы.
Выглядела толпа празднично -- все оделись по-выходному,
многие мужчины при галстуках, и часть навеселе. Да, этот день,
пожалуй, был для них праздником, и хоронили они не майора
милиции и барменшу из ресторана -- хоронили собственный страх,
вирус и карантин, хоронили сфинкса и кошек, хоронили все это
минувшее, тяжелое и пропащее, лето.
Медленно тянется процессия по мягкому от жары асфальту.
Медленно поворачиваются колеса кургузого грузовика, и
храпит мощный двигатель.
Вдавливаются в асфальт каблуки, странные следы остаются за
нами... круглые, как лепешки... трехпалые птичьи... когтистые
собачьи следы... раздвоенные копыта... не человечья толпа, а
стадо диковинных животных... от меня тоже следы, неуклюжие,
птичьи... я большая глупая птица...
Чепуха, милый друг, пустая фантазия. Всякий след
заплывает, и особенно на асфальте. Даже след кирпича
превратится в подобие лапы. Можешь проверить в сторонке, только
смотри, чтобы тебя не приняли за сумасшедшего...
На открытой платформе два гроба. ягроб майора закрыт.
-- Это еще как знать, кто там лежит, в гробу-то
этом,бормочет мне в ухо тощий небритый старик, из угла его рта
капает на рубашку слюна, -- не такой это начальник милиции, он
еще себя покажет... Да, майор Владислав, он таинственный...
Где же, однако, следы... мерещилось, это от солнца...
слишком яркое солнце, слишком сильно печет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59