..» Вздыхала, вертелась, оглядывалась. Чижов молчал. Клавдия покосилась. Все очень странно.
– Так вот, – начал он. – Дело в следующем… – И опять замялся.
А Клавдия уже догадалась и похолодела в смятении. Только этого не хватало!
– Я очень спешу… – Она привстала, но Чижов схватил ее за руку, удержал на скамейке. Тоскливо замирая, Клавдия подумала: «Сейчас, вот сейчас!..»
Чижов бухнул, как в пруд головой:
– Я на вас жениться хочу.
– О-ох! – застонала Клавдия. У нее даже слезы выступили на глазах, до того ей было нехорошо.
Чижов сильно засопел, потянулся к ней. Она отодвигалась по скамейке все дальше к самому краю.
– Не надо! – торопливо говорила она, перехватывая его руки. – Слышите, говорю же, не надо… Ну, прошу же! Ну что вы! Не надо! – Она вскочила, прижалась к шершавому стволу липы.
Электрический свет, пробивая листву, падал на ее шею, на голые руки, покрытые матовым теплым загаром. Чижов недовольно ворочался на скамейке – все шло не так, как он думал, все по-другому, с каким-то вывертом. Он предполагал в Клавдии больше выдержки, деловитости.
– Клавочка, вы, может быть, думаете, я в шутку? Я серьезно.
Клавдия услышала хруст песка и сказала не оборачиваясь:
– Не надо. Не подходите.
– Позвольте, – обидчиво сказал Чижов, дыша ей в спину. – Я ведь не какой-нибудь. Я не какой-нибудь там алиментщик и так и далее. Я вам предлагаю руку и сердце. Вы, кажется, слышали. Русским языком было сказано.
Он уже почуял неладное и встревожился.
Клавдия пожалела его, а себя почувствовала виноватой.
– Я очень извиняюсь, – мягко сказала она. – Очень извиняюсь. Вы не обижайтесь, но я не могу. Очень досадно, что все так вышло. Но я не могу…
Он слушал молча и вдруг вскрикнул, как человек, напуганный спросонья.
– Что? Что?.. То есть как? – забормотал он обрывисто и торопливо, прижав ладони к груди. – Что это «не могу»? А?! Это что такое «не могу»? А?
– О господи! – воскликнула Клавдия с мукой в голосе. – Ну, не могу! Сказала ведь – не могу! Чего же спрашивать! Не могу! Не могу! Не могу!.. – Она быстро пошла по аллее, твердя все время: – Не могу. Сказала ведь! Ах ты, господи! Не могу!..
Чижов нагнал ее, схватил за руку.
– Позвольте!.. Позвольте!.. – Это было как тревожный бред – его бормотание. – Вы когда раздумали? Вы когда?.. Вы почему?.. Позвольте?..
Она остановилась.
– Ну, успокойтесь! Не надо. Я и не думала. – Она развела руками, не находя больше слов. – Я виновата, конечно. Мы танцевали. Но я не знала, что вы так все поймете…
– То есть как не думали? Это как понимать, не думали? Почему не думали? Вопрос – почему?
Клавдия потеряла терпение.
– Я не могу. Я люблю другого. Вот и все. Понятно?
– Другого? – подхватил Чижов. – То есть как? Кого другого?.. А? Это как понимать другого? А?
Он метался перед Клавдией, загораживая аллею, беспорядочно размахивая руками. Все было как дурной сон. У Клавдии заныло в голове.
– Пустите! Ну, пустите! – И, отводя все время его руки, точно пробираясь через густой кустарник, она пошла быстро, почти бегом.
– Позвольте, позвольте! Кого другого? Кого? – слышала она, и хотелось ей зажать уши. И вдруг Чижов закричал: – Озерова, помощника?… Озерова? Да?..
Он обозлил Клавдию этим выкриком. Она остановилась, бледная, сказала коротко:
– Да!
Чижов подступил к ней вплотную. Были еще какие-то слова; совсем близко увидела она перекосившееся лицо Чижова, глаза, блеск зубов. Она отступила. Подломились в коленях ноги. Чижов с налету опрокинул ее на скамейку. Руки его шарили. Клавдия отбивалась молча, отчаянно, ломая ногти. Руки Чижова окостенели, не разжимались. Клавдии удалось повернуться, и, откидывая голову, она несколько раз сильно и резко ударила его назад затылком, рванулась, отбежала за дерево. Все произошло в одну секунду. Медленно трезвея, Чижов достал из кармана платок, приложил к разбитому носу.
Клавдия спросила вызывающе, с веселой злобой:
– Что? Получил? Хорошо!..
На всякий случай она подняла булыжник, если опять сунется. Чижов не сунулся. Рассматривая пятна крови на своем платке, он звучно и мокро потянул носом. А Клавдию подмывало и разбирало дерзкое озорство – глухой отголосок прежних отчаянных лет. Блестя глазами, она подошла вплотную к Чижову, поднесла булыжник к его лицу. Он откачнулся, тупо посмотрел побелевшими глазами.
– Видишь! – грубо сказала Клавдия. – То-то. Руки больно длинные – хватать!
…Потом она долго отсиживалась в пустой читальне, пила воду, кусала губы. В ушах гудел голос Чижова, перед глазами мелькали его руки. Даже не верилось – до того все получилось нелепо и глупо.
– Ой-ой-ой! – тихонько пожаловалась она в пустоту, морщась словно от зубной боли. Заботливо осмотрела сарафан – не оборвались ли пуговицы? – и пошла на площадку искать Михаила.
Его нигде не было. Значит, он сегодня в сад не пришел. Клавдия вернулась в читальню, забралась в самый темный угол и горько заплакала, причитая шепотом.
А за городом, вдали от путей, гудков, музыки, электрического света, лежал на песчаном бугре Михаил и смотрел пустыми глазами в сонную воду. Над ним низко светили крупные звезды, отражались в реке, и вдоль по воде вспыхивала временами светло-голубая полоса.

5

Через полчаса Чижов сидел на вокзале, в буфете. Пиво не брало его сегодня. В распухшем носу он чувствовал боль, ломоту, в душе – нестерпимую обиду и унижение. Опять его обошли, охмурили, выхватили Клавдию из-под самого носа!
Кругом спорили, шумели, звенели посудой; рыча и огрызаясь, бегали потные официанты. Из кухни густо несло вареным луком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52