Маруся подмигнула кому-то, и рюмки, стоявшие перед ними, наполнились, Маруся подмигнула еще, и блюдо с жареным гусем переехало с другого конца стола к ним. Степе Карнаухову ужасно хотелось что-то сказать, и он едва сдерживался. Веселые бесы так и прыгали у него в глазах. Но, может, нельзя – и он уткнулся в тарелку.
Женька первый вылез из-за стола и пошел к патефону. Он танцевать не умел и на вечеринках всегда управлял патефоном. Хоть и не радио, но все-таки похоже. Он завел патефон; с пластинки ударил барабан, литавры, взвыли скрипки – начался фокстрот, и девушки с шумом рассыпались от стола. Маруся заранее распределила пары; ребята мигом расхватали всех девушек. Клавдия осталась свободной для Михаила. Маруся присела в уголок, в мягкое глубокое кресло, очень довольная: все шло точно по задуманному плану, и она заранее торжествовала удачу. «Пойдет провожать, – думала она, – там уж они поговорят и помирятся на свободе». Так же думала Клавдия. «Он пойдет меня провожать и спросит, и я ему все расскажу. Я дура, надо было давно сказать». Женька, встряхивая рыжими вихрами, неутомимо и сосредоточенно крутил ручку патефона, перед креслом, в котором сидела, откинувшись в тень, Маруся, шли, однообразно чередуясь, пары, как звенья одной и той же бесконечной цепи. Когда Клавдия и Михаил поравнялись с кремом, Маруся ухватила обрывок фразы:
– Миша, честное слово – нет…
Круг повернулся, они опять поравнялись с креслом. Через литавры и скрипки, через шарканье ног до Маруси долетел голос Михаила:
– …не понимаю…
Клавдия потеряла ритм. Михаил заботливо помог ей, они пошли дальше.
В третий раз Маруся расслышала:
– …Совсем другое, Миша. Я тебе скажу. Подожди немного, я скажу…
– Перерыв! – распорядилась Маруся.
Гости расселись на стульях, на креслах, на диване, Михаил с Клавдией устроились на подоконнике. Им были слышны беспокойные и тревожные порывы ночного ветра по листве, надвигалась, расплывалась тяжелая мгла и гасила звезды. В густеющей темноте ныла телеграфная проволока. Ветер раскачивал электрический фонарь вдалеке, тушил его, зажигал снова, и в этом бесконечном мигании была какая-то смуглая тревога.
– Точно световые сигналы, – сказал Михаил. – Как у меня Иван Буре…
Он прикусил язык на полуслове. Клавдия зябко повела плечами. Глухо загудели под напором ветра деревья, застучали по крыше сучья. И скрипнула калитка. Ветром открыло ее, или пришел кто? Клавдия напряженно вглядывалась в темноту. В просвете между кустами она увидела темный силуэт и, раньше чем услышали шаги на террасе, уже знала, кто пришел и зачем. Она сжалась в комок на подоконнике, и живыми на ее лице остались только глаза – огромные, почерневшие, прикованные к двери.
Она не ошиблась – вошел Чижов. Его не приглашали, встретили недоуменным, недружелюбным молчанием.
– А где же хозяйка? – спросил он и, заметив Марусю в кресле, поклонился ей: – Привет!
– Здравствуйте, – сухо отозвалась она, перевела взгляд на Клавдию, потом на помрачневшего Михаила.
Чижов, кашлянув, прошел к свободному стулу. Леночка отвела Женьку в угол, и они зашептались. Видно было по жестам, что Леночка ругает Женьку и требует чего-то, а он оправдывается. Наконец Леночка проняла его, он, решительно и грозно расправив плечи, подошел к Чижову.
– Здравствуй, – сказал Чижов.
Женька нерешительно посмотрен на его руку, оглянулся на Леночку, но определенных указаний не получил.
– Здравствуй. Тебе здесь что нужно?
– Я сейчас уйду, – ответил Чижов. – Я не буду мешать. Я так просто зашел – вижу, огонек, музыка, вечеринка… Но некоторые здесь, конечно, понимают.
Клавдия сидела оцепенев. Она чувствовала на себе взгляд Михаила, полный прежнего недоверия и вражды. Михаил отошел, в такт его шагам задребезжал перед Клавдией стакан, надетый на бутылку с лимонадом.
Чижов вертелся на стуле, покашливал, посмеивался, старался держаться развязно и независимо. Там, на улице, в темноте, все казалось ему так просто: пришел, исполнил, ушел. Но здесь, когда недружелюбно и настороженно уперлись в него двадцать пар глаз, он оробел. Уж не зря ли он затеял всю историю? Не оберешься потом неприятностей. Еще наложат по шее. Может быть, лучше уйти?
Женька, томившийся под взглядом Леночки, напомнил:
– Пора!
– Что пора? – спросил Чижов.
Женька выразительно кивнул на дверь.
Чижов засуетился, язык его от волнения стал заплетаться, липнуть к зубам, руки затряслись, глаза забегали.
– А?.. Я вот сейчас… Сейчас… Я только хотел сказать…
Маруся подмигнула Степе Карнаухову. Мягко ступая в своих начищенных сапожках, Степа подошел к Чижову.
– Можно вас в другую комнату? На два слова…
Чижов испуганно дернулся в сторону.
– А? Что? – забормотал он. – Я сейчас… Сию минуту…
– Давайте выйдем, – настойчиво пригласил Степа и нагнулся, чтобы взять Чижова под руку, но Чижов боязливо покосился на него и отъехал в сторону вместе со стулом. «Накладут по шее! – в отчаянии подумал он. – Эх, зачем только связывался!»
Клавдия встретилась глазами с Михаилом, и он испугался ее лица. Она улыбнулась, губы ее растянулись, как белая резина. Он испугался ее улыбки. Маруся решительно встала с кресла.
– Уходите! – сказала она тихо, но грозно.
Чижов втянул голову глубоко в плечи.
– Сейчас же вон! – сказала Маруся тем же ровным, но грозным голосом.
Женька вдруг обозлился до того, что даже вспотел.
– Леночка, я стукну его по шее? – громко спросил он через всю комнату, и Чижов затрепетал, как осиновый лист, проклиная ту минуту, когда пришла ему в голову злосчастная мысль войти сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52