раньше никто не спрашивал, откуда у человека деньги, а теперь спрашивают. Чуют за версту, если от денег идет дурной запах.
В Советском Союзе было еще много мелких случайных краж, но настоящее квалифицированное воровство как пожизненная профессия стало невозможным, подобно профессиям банкира, антрепренера или адвоката по бракоразводным делам. Воровство как профессия целиком принадлежало старому миру. И вот Василий Иванович Катульский-Гребнев-Липардин явственно ощутил себя родным братом тех, кого обворовывал раньше; он был одной крови с владельцами несгораемых касс и ювелирных магазинов; он мог жить только среди них, и они, видимо, без него обойтись не могли, хотя и ловили его и упрятывали время от времени в каталажку. Но все это происходило как бы в одной семье, в одном доме, среди своих, а теперь Василий Иванович чувствовал себя чужаком, белой вороной. Он жил среди чужих, среди врагов по крови, советский воздух был нестерпим, ненавистен, убийствен для него.
Василий Иванович Катульский-Гребнев-Липардин был убежденным, закоренелым паразитом и гадиной, одним из тех немногих экземпляров, что полностью отбывают в тюрьмах свои сроки, не поддаваясь никакой перековке. И в прокуратуре это знали, даже удивлялись, откуда такая масса преступности в одном человеке. В случае поимки Василий Иванович не мог рассчитывать на снисхождение – хорошо еще, если дадут десять лет с испугом, то есть расстрел с заменой десятью годами, а то просто дадут чистый расстрел. Тем более, что Василий Иванович проживал по фальшивому паспорту: полтора года назад он покинул тюрьму, не простившись с администрацией.
В Советском Союзе жить ему было нельзя. Земля под ним горела. Он решил бежать за границу, в Персию. Персия его привлекала патриархальностью. Кассы там, наверное, все старого образца, и вскрывать их можно шутя, мимоходом. Правда, ворам в Персии отрубают руки, но что это за воры? Это сплошные слезы, а не воры! Там, наверное, никогда еще не видели настоящего специалиста по несгораемым шкафам, известного в Москве, в Варшаве, Одессе, даже в Бухаресте и Константинополе… Такой человек может один разорить всю Персию. А полиция? Василий Иванович видел фотографию, изображавшую персидского полицейского – босиком, с черными тонкими ногами, в пышном тюрбане, с кривой саблей на боку. Смех душит смотреть на такую полицию!.. Да, в Персии можно делать большие дела.
Мечта о Персии не давала ему покоя, но денег для Персии не было. Недавно Василий Иванович с огромными трудностями, в одиночку, взял в Москве восемнадцать тысяч и начал готовиться к отъезду. Но, возвращаясь ночью из Большого театра со своей любимой оперы «Евгений Онегин», он заметил неподалеку от своего переулка машину с потушенными фарами. А на углу маячила тень. Чутье на эти вещи было у Василия Ивановича сверхъестественное: не останавливаясь, повернул он в первые же ворота, прошел насквозь гулкий пустынный двор, перелез через ограду и прямым ходом отправился на вокзал. По дороге он проклинал и костил последними словами соседа по квартире – молодого шофера, который уже давно присматривался к странному образу жизни Василия Ивановича и в конце концов заявил куда следует.
Все деньги остались дома под матрацем. С собой у Василия Ивановича была только одна тысяча. План бегства в Персию сорвался. Теперь нужно было начинать все сызнова – ждать удобного случая, когда подвернется куш покрупнее, а пока пробавляться кое-чем, по мелочи. Красть чемоданы? Василий Иванович опять поморщился и закряхтел. С отвращением вспомнил он базарную сутолоку – запахи, жару, шум, гнусавый мелочный торг за копейку. Базарная пыль еще скрипела у него на зубах. Он сплюнул. Самому торговать краденым барахлом на базаре – что может быть унизительнее для свободной и гордой личности, для аристократа духа? К тому же это небезопасно – можно в два счета засыпаться. Старая воровская мудрость гласила: «Воруй, но сам не продавай». Сегодня, торгуя на базаре лифчиками и дамскими панталонами, Василий Иванович натерпелся страху больше, чем в самой рискованной операции у несгораемой кассы. Того и гляди заметут. Рисковать жизнью из-за тысячи рублей это просто нерасчетливо. Необходим компаньон, помощник.
И мысли его, естественно, обратились к Чижову. Василий Иванович Катульский-Гребнев-Липардин понимал в людях, был психолог. Он сразу почуял запах души Чижова – тонкий, но резкий и явственный запах, чем-то родственный. «Надо пощупать», – решил Василий Иванович.
Заскрипела дверь, вошел Чижов. Сказал с неудовольствием:
– Ноги вытирать надо. Пол чистый, а вы лезете в пыльных ботинках.
Увидел деньги на столе и сразу притих, глаза остекленели. Катульский-Гребнев-Липардин покосился на Чижова, тихонько кашлянул.
– Ходил вот на почту. Получил перевод. Да, кажется, обсчитали меня рублей на тридцать.
Чижов, не отрываясь глазами от денег, подсел к столу.
– Это что же, командировочные?
– Полумесячный оклад, – небрежно ответил Катульский, собирая деньги и подравнивая стопку ладонями. – А сколько вы получаете в месяц, если не секрет?
– Сто восемьдесят, – ответил Чижов, скрипнув зубами. – Люди мы ничтожные.
– Хотите – одолжу? – быстро перебил его Катульский. – Пожалуйста. Вы нравитесь мне, молодой человек. Сразу видно в лице этакую… душевность. Люблю душевных людей: – Он метнул на Чижова быстрый взгляд. – С удовольствием выручу. Сколько? Двести? Триста? – Он придвинул к Чижову толстую пачку денег. – Пожалуйста. Нет, нет, не обижайте меня отказом. – И, широко, радостно усмехаясь, он дружески хлопнул Чижова по спине, расстегнул его пиджак и сунул в карман ему деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52