Тойва Ценнерман, правда, в Мевассерете не проживала. Но "слава"
братьев-гангстеров докатилась и до Тель-Авива. И когда чиновники
министерства абсорбции, куда в поисках жилья пришла потерявшая в
Израиле мужа женщина, направили ее с детьми на жительство в
Мевассерет, она бежала из страны.
Двадцать шесть дней сумел выдержать в этом городке
девятнадцатилетний Борис Фудман. Двадцать пять дней он искал работу.
Один день он работал... подручным подпольного торговца наркотиками.
Шайка братьев Сибони решила его "испытать" на этой простейшей, с их
точки зрения, работенке.
- Стать преступником не хотел, - рассказывает Борис. - Остался
один выход: бежать! Бежать, пока преступная среда не засосала меня со
всеми потрохами!
Таков моральный климат в городке, от которого рукой подать до
"исторической столицы" государства Израиль.
"Духовное гетто - его выдержать нельзя".
"Догмы иудаизма имеют силу государственных законов - это душит".
"Люди, совсем далекие от религии, должны заискивать перед
приверженцами иудаизма - это воспитывало в нас пресмыкательство,
потерю собственного достоинства".
Я привел на выборку несколько фраз из моих блокнотов, где
записаны неприукрашенные повествования бежавших из сионистского
государства молодых людей. Об удушающей атмосфере распоясавшегося
иудаистского догматизма написал мне из Афин Григорий Экстер. И
проиллюстрировал свое письмо двумя десятками любительских, но
достаточно выразительных фото.
Семнадцатилетним парнем уехал он в Израиль из Кишинева. Отец
мотивировал необходимость отъезда тем, что его ждет не дождется мать.
Однако она встретила сына более чем прохладно. Трепещущая перед
клерикальными властями старуха была уверена, что ее сын Ефим оставит
свою жену русской национальности в Кишиневе. Мать мечтала обвенчать
сына с "настоящей женой". Это в Советском Союзе, отмечает Григорий,
никого не трогает любой смешанный брак, а в Израиле клерикалы и
сионисты не очень-то жалуют "иноверных" жен. А отец Григория, глупец,
привез с собой Валентину Васильевну. Помимо нее, не очень-то пришелся
по вкусу старой бабушке и внук; в его характере и, главное, внешности
ее ужаснуло многое, унаследованное от "чужеродной" матери.
В такой обстановке жить, естественно, было нельзя. Изведав ужасы
прозябания в трущобе, Экстеры бежали из Израиля.
Только ли потому, что, как пишет мне Гриша, "в сионистском
Израиле людей без капитала за людей не считают"?
Нет, семья Экстер, и прежде всего самый молодой из них -
Григорий, - не могла смириться с фанатическим догматизмом,
составляющим вкупе с антикоммунизмом и расизмом существо современного
сионистского движения. Сколько пришлось за несколько месяцев
пребывания в стране юноше выстрадать из-за родной матери "чужой
крови"! Недаром он сравнивает свое положение в Израиле с беспросветным
существованием калек, которые "стоят на автобусных станциях и просто
на улицах с консервной банкой в руках и просят на кусок хлеба".
Не привожу цифр, иллюстрирующих динамику роста реэмиграции из
Израиля, - за самый короткий срок эти цифры безнадежно устареют.
Воспользуюсь только наблюдением Бори Глейзера, с которым встретился в
Остии. Увезенный родителями из Белоруссии за четыре месяца до того,
как мог получить советский паспорт, Боря, изведавший полуторагодичные
тяготы израильской жизни, подметил весьма характерную примету
массового бегства:
- Родители привезли меня в Израиль в конце семьдесят четвертого.
Витрины и окна дверей комиссионных и скупочных магазинов были сплошь
размалеваны разноцветными надписями: "Вниманию приехавших олим!
Покупаем и платим хорошие деньги!.." И дальше перечислялись пуховые
подушки и узбекские ковры, рижские транзисторы и янтарные изделия и
еще много прочего. У магазинов суетились зазывалы. А в конце нашего
пребывания можно было уже увидеть скромные объявления: "Вниманию
уезжающих олим!.." Перечислений нужных вещей уже не было, но у дверей
толпились люди с тюками. Как раз в очереди я и познакомился с парнем и
девушкой из Аргентины. Они меня предупредили, что за купленные вещи
дают чуть ли не полцены. Девушка объяснила: "Они пользуются тем, что
мы торопимся и стараемся поскорей выбраться отсюда - вдруг власти
найдут какой-нибудь предлог, чтобы аннулировать выездные документы.
Они же прекрасно понимают, что такие "туристы", как мы, никогда сюда
не вернутся". А парень добавил: "Ничего не поделаешь, придется
продавать вещи за любую цену, только бы поскорее уехать. Ты же сам
знаешь, остаться здесь - это значит загубить жизнь".
Вот так научное открытие!
Если приведенные мною рассказы молодых беженцев попадутся на
глаза израильским сионистам, знаю, они злобно повторят модную в
Израиле фразу: "Так говорят люди, зараженные еврейским
антисемитизмом". Затем обязательно последуют издевательские насмешки
над "запутавшимися в сети сентиментальных воспоминаний
антипатриотичными слюнтяями". Одни тоскуют, другие делают на этом свой
бизнес: доносят на тоскующих. Вот типичная формулировка доносов:
"Вчера вечером наши соседи с грустью пели, сначала поодиночке, а затем
все вместе, песню Дунаевского о советской Одессе, и еще вспоминали,
что эту мелодию каждый час играют одесские куранты".
Обвинение против одного из "нестойких", проживающего в Холоне
бывшего ленинградца, подхватило множество израильских газет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117