Он сделал вид, что не замечает ее холодного тона, прочел письмо и засмеялся:
– Они хотят женить меня на этой Репьевой. Если бы они знали, Лиза…
– Вы женитесь.
– Я?.. Но я не собирался…
– Вы соберетесь, мой друг…
– Лиза, почему ты холодна?.. – Николай Николаевич надул губы, сделав вид шаловливого ребенка. – Не шути так, мне больно за нашу любовь…
– Нашей любви больше нет, мой друг… Бледные щеки княгини порозовели, серые ее глаза подернулись влагой, и молодое еще в сумраке комнаты лицо, с неуловимым очертанием овала, осветилось словно изнутри…
Николай Николаевич в испуге отодвинулся.
– Грубые люди, – проговорила княгиня печально, – что им нужно – кусок хлеба и крепкий сон. Живите, я не из вашей породы.
«За что ты меня лишаешь всего?» – хотел сказать Николай Николаевич, но вместо этого сделал привычную при их свиданиях надутую гримасу и прошептал:
– Поцелуй Дипа…
Княгиня покачала головой.
– В моем поцелуе смертельный яд, а вам нужно жить… Встаньте! – воскликнула она, так как Николай Николаевич присел на ковер у ее ног.
– Лиза, я пошалил, прости…
– Я запрещаю, – шептала княгиня Лиза и, заплакав, откинулась назад, скользя руками по коже дивана…
Когда затем Николай Николаевич хотел подняться, Лиза удержала его голову в своих ладонях, нежно поцеловала в глаза и шепнула сквозь слезы:
– Милый мой мальчик, отдаю тебя чужим людям, так надо. Прощай!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Николай Николаевич, полагая, что Лиза простила ему грех, жестоко ошибся: княгиня не только не простила, но со странным упрямством настояла, чтобы Смольков тотчас ушел и более не возвращался, – словно несколько минут слабости только утвердили ее решение разорвать связь.
Отстранив Смолькова, княгиня подошла к потайной двери.
– Вы забыли запереть дверь, мой друг, – дрогнувшим голосом сказала она. – Нас могли слышать.
И она почти побежала вперед. Близ входа в оранжерею сидел князь, глядя на пол, и вяло трогал себя за длинные усы.
– Я показывала нашему другу комнату, где была убита старая графиня, – очень громко, повышенно проговорила Лиза.
Князь посмотрел на нее, на Николая Николаевича, но не в глаза, а пониже, и ничего не сказал и опять стал трогать усы холеными ногтями.
– Я еду сейчас к дяде, – сказал Николай Николаевич. – Я все узнаю относительно котиков и постараюсь устроить вам, князь, это дело. До свиданья. Княгиня, я ухожу, до свиданья…
Николай Николаевич ушел и, садясь на извозчика, подумал: «Вышвырнула, как котенка, дура мистическая».
– Эй, ты, – крикнул он кучеру, – на Итальянскую к Ртищеву.

Иван Семенович Ртищев, сановник, дородный, преклонных уже лет человек, похожий лицом на льва, сидя в розовом нижнем белье в вольтеровском кресле у пылающего камина, диктовал секретарю свои мемуары.
Занятие это было ответственное и тяжелое, так как, по мнению Ртищева, его мемуары должны были произвести впечатление землетрясения в дипломатическом мире. В мемуарах все было на острие. Острием был сам Иван Семенович, прошедший в свое время стаж от секретаря посольства до посланника. Европа была им изучена от дворцов до спален уличных девчонок. Но, несмотря на катастрофическую ответственность и острие, мемуары Ивана Семеновича сильно напоминали приключения Казаковы, чему он весьма противился. Он даже отдал распоряжение секретарю – останавливать его каждый раз, когда он начнет сбиваться.
Иван Семенович запустил пальцы в бакенбарды, седые и еще роскошные, которые хорошо помнила Европа, и, покачивая туфлей в жару камина, говорил сочным, очень громким голосом:
– …Дефевр передал запечатанный конверт барону Р…у. В тот же день барон выехал в Трувиль. Императрица купалась. В то время ее приближенной, ее доверенной, ее другом была девица Ламот. Стоило пересечь океан, чтобы взглянуть на купающуюся Ламот.
Секретарь кашлянул. Ртищев, сердито покосившись на него, продолжал вдохновенно;
– Грудь девицы Ламот напоминала два яблока. Точнее – две половинки разрезанного большого лимона. Грудь девицы Ламот заставила корсет того времени опуститься до талии.
– Иван Семенович, – сказал секретарь, – быть может, это мы опустим.
– Вы болван! – сказал Ртищев. – Грудь девицы Ламот стоила нам Севастополя… Итак…
В это время вошел Смольков. Иван Семенович повернулся к нему всем грузным телом в кресле и глядел круглыми глазами. Смольков стал спиною к камину, раздвинул полы сюртука, чтобы согреть зад. Но Иван Семенович эти штуки с согреванием зада понимал насквозь.
– Ты зачем ко мне пришел? – спросил он, постукивая пальцем по креслу.
– По делу о котиках, дядя. Князь Тугушев просил меня навести справки. Он, кажется, не прочь сам взять концессию.
– Ты сколько у него взял?
Николай Николаевич поморщился. Иван Семенович сказал:
– Отойди от огня, у тебя зад дымится. Этому болвану Тугушеву скажи, что он болван. И денег я тебе не дам.
Николай Николаевич оглянулся на секретаря, пожал плечами, затем стал смотреть на свои башмаки.
– Дядюшка, вы сами не раз бывали в подобных обстоятельствах.
– Что?
– Я говорю, чертовски скучно – постоянное безденежье. Я чертовски ломаю голову. Весь расчет был перехватить у вас – до пятницы. Если нет – то чертовски…
– Хорошо, – сказал Иван Семенович и сейчас же протянул руку, чтобы племянник не кинулся к нему обнимать. – Хорошо. У тебя будут деньги. Я тебя женю.
– Дядюшка, я чертовски…
– Молчи. Я не могу содержать тебя и твоих любовниц. Мой бюджет шатается от твоих долгов, Я думал о тебе все это время. Черт возьми, у меня третий день изжога от этих забот. Ты должен жениться.
– Но я не хочу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190