Теперь я понял все и почти обезумел от страха. Беспорядочно, словно в
кошмаре, я заметался во все стороны, пока не увидел продолжения следов -
следов испанца. Отпечатки были четкими я глубокими, как будто человек нес
какой-то тяжелый груз. Я пошел по этим следам. Сначала они вели меня вниз
по склону холма к реке, затем свернули в сторону, к тому месту, где
взросли кустарника были гуще. В самой чащобе, уже покрытые листьями, ветки
были пригнуты к земле, словно для того, чтобы что-то скрыть. Я отвел их в
сторону. В наступивших сумерках передо мной смутно белело мертвое лицо
моей матери.

5. ТОМАС ДАЕТ КЛЯТВУ
Не знаю, сколько времени я простоял, пораженный ужасом, над телом
любимой матери, Потом я попробовал поднять ее и увидел, что грудь ее
пронзена, пронзена той самой шпагой, которая все еще была у меня в руке.
Тогда я понял все. Это сделал испанец! Я встретил его, когда он
спешил уйти подальше от места преступления. Узнав, чей я сын, он пытался
убить меня из ненависти или по какой-то другой причине. И я держал этого
дьявола в своих руках и упустил его, не отомстив только потому, что мне
хотелось набрать цветущего боярышника для своей милой! Если бы я знал
правду, я бы сделал с ним то же самое, что делают жрецы Анауака с теми,
кого приносят в жертву своим богам!
Когда я все это осознал, слезы горечи, бешенства и стыда хлынули из
моих глаз. Я повернулся и, как безумный, бросился бежать к дому.
Я встретил отца и моего брата Джеффри у ворот - они возвращались
верхом с бангийского рынка, У меня было такое лицо, что, увидев его, оба
закричали в один голос:
- Что? Что случилось?
Трижды я поднимал на отца глаза и не решался ответить, боясь, что
этот удар его сразит. Но я должен был говорить и в конце концов сказал
все, обращаясь к моему брату Джеффри:
- Там, у подножия холма, лежит наша мать, Ее убил испанец по имени
Хуан де Гарсиа.
Услышав мои слова, отец побелел так страшно, словно у него
остановилось сердце. Челюсть его отвалилась, и глухой стон вырвался из
широко раскрытого рта. Однако, уцепившись рукой за луку, он удержался в
седле и, склонив ко мне бледное, как у призрака лицо, спросил:
- Где испанец? Ты убил его?
- Нет, отец. Я встретился с ним случайно близ Грабсвелла. Когда он
узнал мое имя, он хотел убить меня, но я обломал об него дубинку, избил
его в кровь и отнял у него шпагу.
- Ну, а потом?
- А потом я его упустил, потому что не знал, что он сделал с моей
матерью. Я все расскажу вам после...
- И ты отпустил его? Ты отпустил Хуана де Гарсиа? Пусть же проклятие
божье лежит на тебе, сын мой Томас, до тех пор, пока ты не докончишь того,
что начал сегодня!
- Не проклинайте меня, отец, я уже сам себя проклял в душе. Поверните
лучше коней и скорее скачите в Ярмут, потому что он отправился туда часа
два назад. Там стоит его корабль. Может быть, вы успеете его захватить,
пока он не уплыл.
Не говоря больше ни слова, отец и брат круто развернули коней и
канули во мрак наступающей ночи.
Всю дорогу они мчались галопом. Кони у них были добрые, и через
полтора с небольшим часа бешеной скачки они добрались до Ярмута. Но
стервятник уже улетел. По его следам они бросились в порт и узнали, что
совсем недавно он отплыл на ожидавшей его лодке к своему кораблю, который
стоял на рейде на якоре, заранее распустив почти все паруса. Приняв
испанца на борт, корабль тотчас отплыл и затерялся в ночи. Тогда мой отец
приказал объявить, что заплатит двести золотых монет тому, кто захватит
убийцу, и два корабля пустились за ним в погоню. Но они не успели его
перехватить. Задолго до рассвета испанский корабль вышел в открытое море и
скрылся из виду.
Тем временем, когда отец и брат ускакали, я созвал всех слуг и
работников и объявил им о том, что произошло. Затем, захватив фонари,
потому что стало уже совсем темно, мы направились к густым зарослям
кустарника, где лежало тело моей матери. Я шел впереди, потому что слуги
трусили. Я тоже боялся, сам не знаю чего. Совершенно непонятно, почему
мать, которая так нежно любила меня при жизни, теперь после смерти внушала
мне такой ужас? Тем не менее, когда мы пришли на место и когда я увидел в
темноте два горящих глаза и услышал треск сучьев, я едва не упал от
страха, хотя и знал, что это может быть только лисица или какая-нибудь
бродячая собака, привлеченная запахом смерти.
Наконец я приблизился к матери и подозвал слуг. Мы положили ее тело
на дверь, снятую для этого с петель, и так в последний раз моя мать
вернулась домой.
Эта тропинка навсегда останется для меня проклятым местом. С того
дня, как моя мать погибла от руки своего двоюродного брата Хуана де
Гарсиа, прошло семьдесят с лишним лет; я состарился и привык ко всяким
ужасам, но все равно до сих нор не решаюсь ходить этой тропой один,
особенно по ночам.
Я знаю, что воображение часто выкидывает с нами злые шутки, однако,
когда с год назад я отправился расставлять силки на тетеревов и очутился в
ноябрьских сумерках под тем самым дубом, готов поклясться, что вся эта
сцена снова предстала предо мной. Я видел самого себя молодым парнем: моя
раненая рука все еще была повязана Лилиным платком. Я медленно спускался
по склону холма, а за мной, сгибаясь под тяжестью страшной ноши, двигались
силуэты четырех слуг. Как семьдесят лет назад, я снова слышал ропот волн и
шум ветра, который шептался с речным камышом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22