Там родилась твоя мать, и там дьяволы
предают пыткам мужчин и женщин. Там от сжигают людей живьем во имя Христа!
Меня предал тот, кого я называю сатаной, хотя он моложе меня на три года,
и я попался в лапы дьяволов. Эти шрамы оставили на моем теле их клещи и
раскаленное железо. Они бы сожгли меня живьем, если бы твоя мать не
помогла мне бежать! Но такие вещи - не для ушей ребенка. Не проговорись,
Томас! У Святого Судилища руки длинные! Ты наполовину испанец - об этом
говорят твои глаза и цвет кожи. Но чтобы не говорили твои глаза и кожа,
пусть сердце твое говорит другое. Пусть сердце твое останется сердцем
англичанина, недоступным никакому чужеземному искушению! Ненавидь всех
испанцев, Томас, кроме твоей матери, и смотри, чтобы кровь ее не взяла
вверх над моей кровью!
Я был в то время еще совсем ребенком и почти не понял ни его слов, ни
того, что они означают. Зато позднее я понял их слишком хорошо. Что же
касается отцовского совета укротить в себе испанскую кровь, то я всегда
старался ему следовать, ибо знал, что именно эта кровь толкала меня на
многие дурные поступки. Она была причиной моего необычайного упорства,
или, вернее, упрямства, и только она возбуждала во мне неподобающую
христианскую ненависть к тем, кто однажды причинил мне зло. Я делал все
возможное, чтобы избавиться от этих и других пороков, однако, как шило в
мешке не таи, острие все равно вылезает наружу, и в этом я убеждался
неоднократно.
В нашей семье было трое детей: мой старший брат Джеффри, я и моя
сестренка Мэри, которая была на год моложе меня. Более очаровательного и
нежного создания я не встречал никогда.
Мы были счастливыми детьми. Отец и мать гордились нашей красотой,
вызывавшей зависть других родителей. Я был темнее всех, смуглый почти до
черноты, а у Мэри испанская кровь сказывалась лишь в ее великолепных
бархатных глазах, да в цвете щек, румяных, как спелые яблочки. Из-за
черных волос и смуглоты мать частенько называла меня своим маленьким
испанцем. Но это она делала только тогда, когда отца не было поблизости,
потому что такие слова приводили его в ярость. Она так и не выучила как
следует английский, однако отец не позволял ей говорить при нем на другом
языке, Зато когда его не было, мать говорила по-испански, но из всех детей
по-настоящему знал испанский язык только я, да и то скорее всего потому,
что у матери было несколько томиков старинных испанских романов. С раннего
детства я обожал подобные истории, и мать убедила меня выучить испанский
язык главным образом тем, что обещала мне дать их почитать.
Сердце моей матери все еще тосковало по ее солнечной родине, о
которой она часто рассказывала нам, детям, особенно зимой. Зиму она
ненавидела так же, как и я. Однажды я спросил, хочется ли ей вернуться в
Испанию. Вздрогнув, она ответила, что нет, потому что там живет один
человек, ее враг, который ее убьет, и потому, что она привязана всем
сердцем к нам и к нашему отцу. Я подумал, что этот человек, который хочет
убить мою мать, наверное, и есть тот самый "сатана", как его называл отец,
но вслух сказал только, что вряд ли найдется злодей, который осмелится
убить такую добрую и красивую женщину.
- Ах, сынок! - возразила мать. - Он как раз потому и ненавидит меня,
что я такая красивая, или, вернее, была красивой. Если бы не твой славный
отец, Томас, мне, может быть, пришлось бы выйти замуж за другого.
И при этих словах лицо матери побледнело от страха.
Как-то вечером - мне тогда было уже восемнадцать с половиной лет - к
нам в "сторожку" завернул, возвращаясь из Ярмута, друг моего отца, сквайр
Бозард, чье поместье находилось в нашем же приходе. В разговоре он
обронил, что в порту бросил якорь испанский корабль с товарами, Мой отец
сразу же насторожился и спросил, кто капитан этого корабля. Сквайр Бозард
ответил, что не знает его имени, однако видел капитана на базарной
площади; это высокий, статный мужчина, богато разодетый, с красивым лицом
и со шрамом на виске.
Услышав его слова, моя мать побелела, несмотря на свою смуглую кожу,
и пробормотала по-испански:
- Святая Мадонна! Только бы это был не он!
Отец тоже встревожился и начал подробно расспрашивать сквайра, как
выглядит тот человек, но ничего толкового больше не узнал. Тогда он наспех
попрощался с гостем, вскочил на коня и поскакал в Ярмут.
В ту ночь моя мать не сомкнула глаз. До утра просидела она в своем
глубоком кресле, о чем-то раздумывая. Я простился с ней и пошел спать, а
когда поутру спустится вниз, она сидела все в той же позе. До сих пор
помню, как я приоткрыл дверь и увидел ее: мать была неподвижна, ее лицо
казалось совсем белым в предрассветном сумраке майского дня, а глаза были
устремлены на решетку входной двери. Я сказал:
- Вы сегодня рано поднялись, мама.
- Я совсем не ложилась, Томас, - ответила она.
- Но почему? Чего вы боитесь?
- Я боюсь прошлого и боюсь будущего, сынок. Только бы твой отец
вернулся!
Часов в десять утра, когда я уже совсем было собрался в Банги к моему
лекарю, который учил меня искусству врачевания, отец прискакал домой.
Мать, ожидавшая его у порога, бросилась к нему навстречу. Соскочив с коня,
отец обнял ее и сказал:
- Не беспокойся, родная! Это, наверное, не он, у него другое имя.
- Но ты его видел? - спросила мать.
- Нет, он провел ночь на своем корабле, а я торопился к тебе, потому
что знал, как ты беспокоишься.
- Я была бы спокойнее, если бы ты его увидел своими глазами, дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22