за то, что жив и не лежит на полу с простреленным сердцем. Но больше всего -- за то, что они поздоровались, сказали друг другу "доброе утро". А чета тихо и мирно, под ручку удалялась по направлению к Мэдисон-авеню, по ветреной, освещенной ярким солнцем улице.
Было около одиннадцати утра, когда Питер вернулся домой; родители еще спят. В одиннадцать по телеку интересная программа -- о контрразведчиках в Азии,-- и он машинально включил его, жуя апельсин. Программа оказалась прямо захватывающей, но одна сцена его разочаровала: азиат с бомбой с взрывным механизмом врывается в комнату, где полно американцев; заранее можно предсказать, что произойдет. Главный герой, бесстрашный агент из Калифорнии, угрожающе скосив глаза, бросает на азиата уничтожающий взгляд... Питер, протянув руку, нажал на кнопку выключателя: на экране что-то замелькало, и он погас, словно его хватил удар. Моргая, Питер несколько секунд бездумно глядел в утративший зрение большой глаз телевизора.
После этой ночи, когда ему пришлось столкнуться с представителями непонятного взрослого мира, бесстыдного, вооруженного, и он не сумел одного из них обезоружить,-- понял вдруг, что все враки. Больше никогда ничему такому не поверит. "Ах,-- подумал он,-- все, что они там показывают, только для маленьких детишек".
СУЕВЕРИЕ В ВЕК ЗДРАВОМЫСЛИЯ
Этот сон он видел только раз -- в декабре. Сон занимал его несколько мгновений на следующее утро, потом он совершенно о нем забыл и вот вдруг неожиданно вспомнил -- в апреле, всего за десять минут до взлета самолета. С чего бы это, подумалось ему.
Всегда, поднимаясь по трапу самолета, он начинал слегка, незаметно дрожать всем телом. Что это такое? Понимание, что он все же рискует, хотя риск незначительный и надежная безопасность обеспечена всем пассажирам; трудноуловимое, подсознательное ощущение, что полет на самолете, безопасный, когда все проверено, все же связан с опасностью и, вполне вероятно, может завершиться весьма печально -- его смертью; уверенность, что во всех этих алюминиевых крыльях, стальных клапанах двигателя скрыта какая-то неуловимая, легкая фатальность и ничего с этим не поделаешь. И ни опыт летного состава пассажирской авиалинии, ни всевозможные меры предосторожности, ни броская реклама -- никакие ухищрения не помогут избавиться от ощущения неизбежного риска.
Как раз в ту минуту, когда почувствовал глубоко запрятанный страх перед возможной катастрофой, он и вспомнил о своем сне, стоя у входа на посадку вместе с женой и сестрой и мрачно глядя на темное летное поле, и на громадный, такой надежный на вид самолет, и на мигающие огоньки взлетной полосы.
В самом сне ничего особенного, сон как сон. В силу каких-то причин умирает его сестра Элизабет, расстроенный, глубоко несчастный, бредет он за ее гробом на кладбище, сухими, без слезинки глазами наблюдает, как гроб опускают в могилу, возвращается домой; почему-то все это происходит четырнадцатого мая -- он ясно, отчетливо помнит эту дату, что придает его сновидению какой-то реальный, трагический смысл.
Когда он проснулся, то попытался сообразить, почему во сне с поразительной ясностью и точностью промелькнула именно эта дата -четырнадцатое мая, обычный, ничем особенно не примечательный день, до которого еще целых пять месяцев, но так ничего и не смог придумать. Интересно, чем все это можно объяснить? В мае ни один из членов его семьи на свет не появлялся, никаких семейных торжеств в этот день не предполагалось и ни с ним лично, ни с его знакомыми ничего особенного не случалось. Он сонно улыбнулся про себя, ласково прикоснувшись к обнаженному плечу Алисы, лежавшей рядом, потом встал, оделся и отправился на работу, чтобы вновь очутиться в знакомой рабочей атмосфере, с кульманами и синьками. О своем сне он никому не рассказал, даже Алисе.
И вдруг, после того как он попрощался со своей пятилетней сонной ленивицей дочуркой и отправился из дома на аэродром, именно там, стоя рядом с Элизабет и целуя ее на прощание, его вновь мимолетно посетил этот сон. Двигатели самолета уже гудели, прогоняя свежий апрельский вечерний воздух через систему охлаждения.
Элизабет, как всегда, здоровая, радостно настроенная, красивая девушка, с розовыми щечками, в эту минуту была похожа на оживленную спортсменку, только что вернувшуюся с теннисного корта или с соревнования в бассейне, и если некая обреченность коснулась ее кончиком черного крыла, то этого, по существу, никто из окружающих не заметил.
-- Привези мне Кэри Гранта! -- заказала Элизабет, проводя пуховкой по щекам.
-- Само собой,-- ответил Рой.
-- Ну а теперь оставляю вас наедине, чтобы вы как следует попрощались. Алиса, дай ему последние инструкции. Пусть ведет себя там как следует.
-- Все уже растолковала в отношении его нынешней миссии,-- торопливо доложила Алиса.-- Никаких девочек; не больше трех мартини перед обедом; звонить мне и сообщать все о себе дважды в неделю. А теперь шагай к своему самолету и помни: как закончишь все дела -- в ту же минуту домой!
-- Через пару недель! -- заверил ее Рой.-- Клянусь -- через две недели дома!
-- Не слишком уж развлекайся на досуге.
Алиса старалась безмятежно улыбаться, готовая вот-вот расплакаться. У нее всегда на душе скребли кошки, когда он куда-нибудь уходил или уезжал без нее, пусть даже на одну ночь в Вашингтон.
-- Постараюсь, даю тебе слово,-- усмехнулся Рой,-- буду там самым несчастным и послушным.
-- Вот и хорошо! -- засмеялась Алиса.
-- Никаких старых телефончиков не прихватил? -- осведомилась Элизабет.
-- О чем это ты?
В жизни Роя, нужно сказать, был такой период, правда до женитьбы на Алисе, когда он беззаботно веселился напропалую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72