При свете лишенной абажура лампочки темные панели кажутся мрачными, изъеденными муравьями; на этой вот кровати, с пестрым покрывалом цвета гнилой груши, верно, барахтались сотни мужчин и женщин со скверными фигурами -- снимали номер на час... На какое-то пронзительное мгновение он заскучал вдруг по номерам всех тех отелей "Статлерз", где ему приходилось ночевать, по уютным купе поездов, курсирующих между Нью-Йорком и Чикаго, Сент-Луисом и Лос-Анджелесом...
Барбер положил трубку. Берт Смит его, конечно, не удивил: он кочует из отеля в отель и к тому же мог сменить с полдюжины имен с тех пор, как они в последний раз разговаривали.
Сделав над собой сознательное усилие, Барбер постарался больше не думать ни о Джимми Ричардсоне, ни о его жене, которую друзья в эскадрилье в шутку называли Красоткой, ни о двух их маленьких сыновьях.
Зло насупившись, подошел к окну. Зимний парижский дождь сыплет как через сито на узкую улицу, делая неясными, расплывчатыми ее очертания, сдирая, словно стружку, привычную окраску зданий напротив,-- ни за что не догадаешься, как они выглядели только что построенные. Какой-то преследуемый непогодой работяга сгружает с машины ящики с вином,-- привычное, веселое парижское позвякивание винных бутылок приглушается, притупляется, становится печально-скорбным от серого потока воды с небес, с оконных карнизов, рекламных щитов и свернутых навесов...
Нет, это не такой день, когда может пропасть чей-то муж или чей-то друг. В такой день нельзя оставаться одному, иметь всего пятнадцать тысяч франков в кармане, торчать в узком отельном номере, куда тепло подают только с десяти утра до шести вечера. Быть без работы, без сигарет или ланча. Вновь и вновь подвергать себя анализу и неизбежно прийти к выводу: сколько ни крути, ни придумывай для себя оправданий -- во всем виноват только ты один.
Барбер вновь принудил себя выйти из оцепенения. Ну какой смысл торчать целый день в комнате? Если уж он хочет совершить что-то полезное, надо идти на поиски Берта Смита. Сейчас почти два тридцать; попытаться вспомнить, в каких местах он приблизительно в это время, днем, встречался с Бертом Смитом... Да, вот: дорогой, роскошный ресторан возле Круглого моста, где обычно обедают люди из кино, владельцы французских газет и богатые туристы; бистро на бульваре Латур-Мобур на левом берегу Сены; рестораны в Отей Лоншан и Сен-Клу. Так, еще раз свериться с газетой: сегодня скачки в Отей...
Если он не на скачках, но находится в Париже, искать его в середине дня нужно в какой-нибудь художественной галерее. Берт Смит большой любитель искусства,-- по крайней мере, покупает картины, причем со знанием дела. Постоянного места жительства у него нет, живет он в отелях, а их никак не назовешь удобным местом для хранения коллекции; вполне вероятно, картины покупает ради спекуляции ими или действует как агент, если речь заходит об очень ценных произведениях и правительство не желает допустить их вывоза из Франции контрабандным путем.
Встречался он со Смитом днем и в парной "Клэридж": небольшого роста, полный, с удивительно стройными ногами, он сидел обычно в парной, завернувшись в простыни, и постепенно багровел, щедро расточая улыбки, окутанный облаком пара: цель его была как следует пропотеть, чтобы сбросить жирок, накопленный за долгие годы усиленного питания в лучших ресторанах Европы.
Несколько раз видел Смита около шести вечера в парикмахерской отеля "Георг V", где имел обыкновение бриться, а после этой процедуры -- в баре наверху, в баре "Плаза-Релэ" и в английском баре "Плаза-Атене"; поздно вечером -- в разных ночных клубах: "Слон", "Блан", "Кэрроллз", "Красная Роза"...
С замиранием сердца думал Барбер об оставшихся в бумажнике пятнадцати тысячах франков. Впереди долгий, сырой, трудный и весьма дорогостоящий день. Надев шляпу и пальто, он вышел из отеля. Дождь все еще льет... Окликнул такси, назвал шоферу адрес ресторана возле Круглого моста.
Все началось два месяца назад, на трибуне в Отей, перед началом шестого забега. День выдался пасмурный, туманный, и зрителей собралось немного. У Барбера все не очень ладилось, но перед шестым заездом он получил подсказку, при ставках восемь к одной. Поставил пять тысяч (опережение на нос), забрался на самый верх трибуны, откуда легче наблюдать за всей картиной предстоящего заезда.
На трибуне рядом с ним оказался всего один зритель: небольшого роста толстячок, в дорогой на вид бархатной шляпе, в руках бинокль и зонтик -вылитый англичанин. Улыбнувшись, он кивнул соседу. Барбер ответил вежливой улыбкой -- и только в этот момент понял, что неоднократно видел этого человека (или его брата, или еще с полдюжины очень похожих на него людей) в ресторанах, барах, на улице: обычно в компании высоких, длинноногих девиц -манекенщиц либо проституток высшего пошиба.
Толстячок двинулся к нему вдоль сырого бетонного ряда мест, довольно проворно передвигаясь на своих коротких ногах. Лицо ухоженное, с очень распространенными чертами; большие, красивые черные глаза с густыми черными ресницами; на шее яркий галстук. Подобный тип лица Барбер окрестил "экспорт-импорт": одновременно вежливое, циничное, самоуверенное, сексуальное, отчаянное и отважное, оно может принадлежать турку, венгру, греку или тому, кто родился где-нибудь в Ираке, например в каком-то баре. Такое лицо можно увидеть где угодно: в Париже, Риме, Брюсселе, даже в Танжере, причем в самых престижных местах и всегда с выражением деловой озабоченности. Неизменно оно вызывает время от времени повышенный интерес полиции.
-- Добрый день,-- поздоровался он по-английски, приподняв шляпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72