вчера допоздна засиделись в казино в Биаррице. В начале лета, когда отдыхали на Лазурном берегу, один лейтенант-парашютист продемонстрировал им надежную систему выигрыша в рулетку; с тех пор старались почаще посещать казино. Система влетела им в копеечку; никогда еще не удавалось выиграть за один раз более восьми тысяч франков, что порой заставляло их сидеть, наблюдая за вращающимся колесом, до трех утра. Но нужно отдать ей и должное: с того времени, как они встретили лейтенанта, ни разу не проигрывали. Все это делало их путешествие довольно приятным, даже не лишенным определенной роскоши, особенно когда оказывались в таких местах, где работало казино. На номера фишек в системе не обращалось никакого внимания, все сосредоточивалось на цвете -- красном или черном -- и предусматривалось ритмичное удвоение ставок.
Этой ночью они выиграли только четыре с половиной тысячи франков и ради них проторчали в казино до двух ночи. Но все же сейчас, когда он проснулся так поздно в ясную осеннюю погоду от того, что охотник стрелял прямо у них за окном по дичи, вид четырех тысячных банкнот на шкафу придавал оттенок везения и удовлетворенности приятному утру.
Стоя у окна, чувствуя, как теплые солнечные лучи нагревают босые ноги, вдыхая солоноватый морской воздух и прислушиваясь к далекому, спокойному прибою, вспоминая жирную куропатку и азарт, охвативший его во время игры, и все, что произошло этим уже ушедшим летом, Мунни осознавал, что ему не хочется возвращаться домой сегодня утром, как запланировано. Пристально глядел вслед охотнику, ведущему собаку по жухлому коричневому полю у самой кромки моря, думал, как все же было хорошо, когда он был молод.
Именно его способность наслаждаться любым моментом жизни с непосредственностью молодости и рассудительной, меланхоличной зрелостью старости одновременно позволила Берту как-то заметить полушутя-полусерьезно: "Завидую я тебе, Мунни. У тебя редкий дар мимолетной ностальгии. Ты дважды получаешь дивиденды на свой вложенный капитал".
Но у такого дара есть и свои недостатки. Мунни с большим трудом и неохотой покидал понравившиеся ему места,-- при расставании с ними, когда все заканчивалось, его переполняли эмоции, а старик, который всегда путешествовал вместе с ним где-то внутри него, грустно, по-осеннему нашептывал ему: "Все это больше никогда не повторится..."
Завершение этого долгого, растянувшегося до октября лета оказалось куда болезненнее для Мунни, чем все прочие отъезды и прощания. Он чувствовал, что расстается с последними деньками своих последних настоящих каникул в жизни. Его путешествие в Европу -- подарок родителей по случаю окончания колледжа.
Вернувшись домой, он увидит на пристани знакомые, доброжелательные, радушные, но и строгие лица, и все эти люди, ожидая, чем он намерен заняться, станут расспрашивать, предлагать ему работу и свои добрые советы, любовно, но неумолимо направляя его на привычную колею взрослого, ответственного, перебесившегося в молодости человека. Все его каникулы будут носить отныне временный характер -- торопливые, наскоро проглоченные летние антракты, от конца одного рабочего цикла до начала другого. "Последние веселые деньки твоей юности,-- нашептывал внутри него старичок.-- Через семь дней -- знакомая пристань дома..."
Мунни, повернувшись, посмотрел на спящего друга: по-прежнему спит тихо-тихо, удобно растянувшись под одеялом с простыней, торчит только геометрически прямой, длинный, загорелый нос. "И здесь меня подстерегает перемена",-- понимал Мунни. Пароход причалит к пристани, и между ними уже не возникнет прежней тесной дружбы.
Никогда они уже не будут так близки, как на морских скалах Сицилии, или карабкаясь по облитым солнцем развалинам в Пестуме1, или преследуя двух девушек -- англичанок, гоняясь за ними по римским ночным клубам.
Как в тот дождливый день во Флоренции -- впервые вместе разговорились с Мартой. Как во время длинного, головокружительного путешествия втроем по серпантину горных дорог в крошечном автомобиле с открытым верхом: мчались от Лигурийского побережья к границе, останавливаясь, где хотели выпить белого вина или искупаться и отдохнуть в пляжных павильончиках, украшенных маленькими, яркими разноцветными вымпелами, трепещущими на ветру на жарком средиземноморском солнцепеке.
Или когда, как заговорщики, пили пиво с парашютистом в баре казино в Жюан-ле-Пэн, усваивая с его помощью беспроигрышную систему.
На светлой, радостной заре, пахнущей лавандой, гнали на машине назад в отель, ликуя по поводу выигрыша, а Марта дремала, сидя между ними.
Сидели в Барселоне на солнечной трибуне, обливаясь потом, прикрывая ладонями глаза, восторженно приветствуя матадора: тот ходил по арене с зажатыми в руках высоко поднятыми над головой отсеченными бычьими ушами, а к его ногам со всех сторон летели букеты цветов и кожаные фляжки с вином.
В Саламанке и Мадриде ехали по дороге почти через всю эту соломенного цвета, жаркую, обнаженную страну во Францию, попивая сладкое, неразбавленное испанское бренди, пытаясь запомнить чудесную музыку, под которую танцевали в пещерах цыганки.
И никогда не будут так близки, наконец, как сейчас, в этом маленьком, аккуратно побеленном номере баскского отеля: Берт спит; он, Мунни, стоит у окна, наблюдая за стариком, все дальше уходящим от террасы со своей собакой и ружьем; а наверху спокойно, как всегда, свернувшись калачиком, словно ребенок, спит Марта -- пока они, оба словно не доверяя друг другу, не войдут к ней, чтобы разбудить ее и рассказать, какой наметили план на сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72