-- Вас все это потешает?
-- Что вы, конечно нет! Как раз думаю о тех знакомых, которые высказывали обо мне мнение совершенно отличное от того, что сам думал о себе. Какая страшная мысль!
Притчард пытливо смотрел на нее, но ей не удавалось понять, серьезно он говорит или шутит.
-- Ну а каково ваше мнение о себе? -- продолжал он.
-- Ну... оно еще не сформировано до конца,-- медленно произнесла она.-Знаю, каким оно должно быть, и это пока все. Хочу быть человеком ответственным; еще -- не быть бессердечной, жестокой... плыть в верном направлении...-- Пожала плечами, вконец смущенная.-- Может, я изъясняюсь неудачно, как вы думаете?
-- Может. Но зато восхитительно искренне.
-- Ну, до восхищения еще далеко,-- несколько охладила она его пыл.-Может, лет через десять. До сих пор я еще не знаю, к какому сорту принадлежу.-- Нервно засмеялась.-- Как хорошо, что вы уезжаете через несколько дней, я больше вас никогда не увижу и потому могу говорить с вами так откровенно. Не находите?
-- Да,-- подтвердил он,-- очень хорошо.
-- Я так долго ни с кем не разговаривала по душам... Или во всем виноват ром?
-- Готовы ко второй чашке? -- улыбнулся Притчард.
-- Да, благодарю вас.
Наблюдала, как он разливал по чашкам чай, и, к своему большому удивлению, заметила, что у него дрожат руки. А что, если он один из тех молодых людей, которые после возвращения с войны пьют по бутылке виски в день?..
-- Итак, завтра забираемся на вершину горы,-- подытожил он.
Констанс почувствовала великую к нему благодарность: понял, что ей больше не хочется изливать ему душу, и перевел разговор на другую тему, не дав ее признаниям никакой оценки.
-- Ну как же вы туда полезете -- с вашей лодыжкой?
-- Попрошу врача сделать мне укол новокаина -- и часа через два моя лодыжка крепка как камень, крепка навечно.
-- Ладно.-- Она не спускала глаз с его дрожащей руки.-- Значит, утром?
-- По утрам я на лыжах не катаюсь.-- Он добавил рому в свою чашку, понюхал смесь, оценивая по достоинству.
-- Чем же вы занимаетесь по утрам?
-- Отдыхаю и пишу стихи.
-- Ах вот оно что! -- И бросила на него недоверчивый взгляд.-- Не знаю ли я вашего имени?
-- Нет. Все, что пишу, разрываю на мелкие кусочки на следующее утро.
Ей стало неловко -- из всех, кого знала, стихи писали только пятнадцатилетние мальчишки в подготовительной школе; пришлось засмеяться.
-- Боже! Мне кажется, вы... человек с отклонениями.
-- "С отклонениями"? -- Он вопросительно вскинул брови.-- Вы имеете в виду сексуальную ориентацию? Это слово, по-моему, в Америке является оскорбительным. Это когда парни с парнями, так?
-- Не всегда,-- возразила Констанс, еще больше смущаясь.-- В данном случае оно... не имеет такого оттенка. Какие же стихи вы пишете?
-- Лирические, элегические, атлетические. Воспеваю молодость, смерть и анархию. Все это очень хорошо вышибает слезу. Пообедаем вместе сегодня?
-- Это почему же? -- изумилась она, снова озадаченная тем, как быстро и неожиданно он перескакивает с одного на другое.
-- Вот такого вопроса никогда не задаст европейская женщина,-назидательно молвил он.
-- В отеле я распорядилась, чтобы обед мне принесли в номер.
-- В отеле я пользуюсь большим влиянием. Думаю, мне удастся уговорить их не препровождать поднос с едой к вам наверх.
-- Кроме того,-- упиралась Констанс,-- всю неделю вы обедали с одной французской дамой. Что скажете по этому поводу?
-- Отлично! -- улыбнулся он.-- Значит, вы тоже следили за мной!
-- В столовой всего пятнадцать столов.-- Констанс чувствовала себя неловко.-- Так что волей-неволей...
Француженке этой, по крайней мере, лет тридцать, у нее короткая, взбитая прическа, неимоверно тонкая, просто осиная талия. На ней всегда черные брюки в обтяжку и разных цветов свитера; тончайшая талия затянута блестящими металлическими поясами. Каждый вечер они с Притчардом сидели вдвоем за столиком в углу и все время оба громко смеялись собственным шуточкам. Оказываясь в одной комнате с этой француженкой, Констанс чувствовала себя слишком юной и неуклюжей.
-- Французская дама, о которой вы говорите,-- мой хороший друг,-оправдывался Притчард,-- но, по ее словам, англосаксы не в ее вкусе, им не хватает тонкости. Французы -- патриоты до мозга костей. К тому же завтра приезжает ее муж.
-- Все же я намерена строго придерживаться своего плана,-- официальным тоном заявила Констанс и встала.-- Ну, мы идем?
Притчард молча глядел на нее.
-- Вы очень красивая. Иногда трудно удержаться и не сказать об этом.
-- Прошу вас, мне пора идти!
-- Само собой,-- отозвался он, тоже встал, положил на стол деньги.-Как скажете!
Не проронив ни единого слова, дошли до отеля. Уже совсем стемнело, было холодно, и вырывавшиеся изо рта клубы пара были похожи на маленькие облачка с ледяными кристалликами.
-- Я позабочусь о ваших лыжах,-- сказал он возле двери.
-- Благодарю вас,-- тихо ответила она.
-- Спокойной ночи. И напишите проникновенное, задушевное письмецо.
-- Попытаюсь.-- Констанс повернулась и вошла в отель.
В номере она сбросила ботинки и, не снимая лыжного костюма, улеглась на кровать, не включая света, и уставилась в темный потолок, размышляя. Никто никогда не говорил ей, что англичане -- вот такие.
"Мой самый дорогой и любимый,-- писала она.-- Прости, что не писала, но погода была на диво хороша, правда, совсем недолго, и я решила посвятить все свое время бегу на лыжах по кругу или борьбе с глубоким снегом. Здесь отдыхает один англичанин,-- сознательно не стала скрывать она,-- очень мил, даже вызывался стать моим инструктором, и я под его руководством в самом деле добилась больших успехов. Он служил в ВВС, его отец убит на фронте, а мать погибла во время бомбежки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72