– Ну-с, и где мы будем распивать эту вашу бутылку? – очень заинтересовался майор Нуразбеков. – В женском туалете, что ли? Или прямо здесь, на моем рабочем месте?… Вы что думаете, я тут по ночам в КГБ коньяк распиваю и пульки расписываю? – рассердился майор. – Работаю я здесь! Ночные допросы веду при ясной Луне, бля! Разбирайся тут с вами! Вы летописи писали когда-нибудь?
– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, – сказал Гайдамака.
– А вот о чем. – Майор вынул из голубой папки очередной лист и прочитал: – Называется так: «Летопись, от».
– От кого? – спросил Гайдамака.
– Просто: от. «От» – и все. Часть речи такая, вроде «бля». Засорение языка. Летописец ставит «от» в конце каждой фразы или периода, как выдох.
Ужасное подозрение возникло у Гайдамаки.
– Сидите, слушайте и поймете, от. – И майор стал читать что-то совсем уж несусветное:
«В лето 6562 от сотворения мира. От. В те времена Лысая гора еще не была историческим местом. Отец Павло, который потом сделался святым, каждую ночь обходил монашеские кельи, желая знать, как проводят монахи время. Если услышит, как кто-либо беседует, собравшись вдвоем или втроем, то он тогда стукнет к ним в дверь, дав знать о своем приходе, и отойдет. А наутро, призвав к себе, заводил разговор с притчами да намеками. От. Одевался он так, что даже нищие принимали его за своего; а Гайдамака сказал, что многие святые во все времена носят латаные штаны, хотя вполне могут купить себе приличный костюм. От. Одно из трех: то ли они прикидываются, то ли им наплевать на свою внешность, то ли латаные штаны нужны им как символ во имя. Так сказал Гайдамака. „Труд облагораживает человека“, – говорил ему отец Павло, а Гайдамака отвечал: „Если трудно, значит, плохо. Облагораживает безделье“. От.
Однажды незадолго до пасхи Гайдамака с братией угощались телом и кровью господней, тут отец Павло опять стукнул в дверь и ушел, а утром сказал Гайдамаке: «У тебя, брат, сердце ржавою коростой обросло. Сущий диавол! Зачем ты из монастыря колхоз устраиваешь и братию смущаешь? Не лучше ли тебе уйти от нас, пока я княжью дружину не вызвал?» Гайдамака осерчал и ответил: «Я свободен, я и пойду!» – «Иди, иди… от», – был ответ отца Павла с осквернением уст».
– Вам что-то непонятно? – спросил майор. Гайдамака пожал плечами. Подозрение перешло в холодную уверенность: отец Павло предал, написал компромат, его слог. Майор усмехнулся и продолжил чтение:
«Гайдамака и пошел, куда глаза глядят. Не успел он спуститься к Днепру, как вдруг из оврага, который впоследствии станет Крещатиком, выехали ему навстречу три добрых молодца в полном богатырском параде с кистенями в руках. От. Посреди Гайдамака узнал своего оруженосца Алешку Поповича, а по бокам двух братьев Свердловых. Пока он рассуждал как бы половчее вооружиться, они дорогу к Днепру перекрыли – ни пройти, ни проехать. В ответ на эту демонстрацию Гайдамака вырвал с корнем молодой дубок и потряс им, очищая корни от земли. На Свердловых это произвело впечатление, теперь можно было поговорить. „Зачем ты, Алешка, в богатырское вырядился, костюм оскверняешь?“ – спросил Гайдамака, хотя уже понимал, в чем тут дело. Оруженосец смутился, но ответил нагло: „Зовут меня теперь не Алешка, а Алексей Алексеич. Меня вчера сами Илья Иваныч Муромец под богатырскую присягу привели“. – „За что же тебе такая честь без кандидатского стажа?“ – удивился Гайдамака. „А за подвиги мои богатырские. – Тут Алешка стал загибать пальцы. – За победу над Васькой Прекрасным, да за победу над Змеем Тугариным, да за победу над разбойниками в грязях смоленских… да за открытие Сибири, от!“ – „Ты что болтаешь, дурень? Это же мои подвиги!“
Майор взглянул на Гайдамаку, прервал чтение и спросил:
– Что с вами?
Икотка прошла, но навалилось кое-что похуже – у Гайдамаки потемнело в глазах, и всеми фибрами живота он почувствовал, что от внезапного липкого страха перед ночными допросами при ясной Луне, бля, ему уже не сдержать в желудке опять взбунтовавшуюся конину, которая уже съела гороховый суп и красную шапочку, набралась сил и хитроумно решила на этот раз прорваться на волю не вверх и вперед, а с тыла – вниз и назад.
– Можно мне в туалет сходить? – жалисно попросился Гайдамака, хватаясь за живот.
– Облегчиться, что ли? Оправиться? Почему же нельзя, если приспичило? Сходите. Только добро зря для храбрости переводите.
– А это… Сопровождающего не надо?
– Еще чего! Вы что, арестованный? Или собственноручно не сумеете спустить штаны?
– Так я ж не знаю, где тут в вашей конторе мужской туалет, – скорчился Гайдамака. – Ничего не вижу, бля, аж круги в глазах!
Сорное словечко «бля», как блоха, уже успело перепрыгнуть на него с майора Нуразбекова.
– Верно, мужской гальюн далеко, не добежите, – прикинул товарищ майор, с садистским наслаждением наблюдая за муками Гайдамаки. – Да уж не дизентерия ли у вас? А может, холера? Могу вас в госпиталь…
– Нет, не холера, – простонал Гайдамака. – Суп гороховый, с салом.
– И с коньяком. Зажигательная смесь Молотова, Что же с вами делать?… Эврика! А вы – в женский туалет! Рядышком! Запросто, безо всяких там фрейдистских комплексов. Вот, возьмите ключ. Не стесняйтесь, туда никто не ходит, кроме меня. Посадили тут, понимаешь, у параши, бля, к летучим мышам поближе. Стойте! Стоять! Ладно, так уж и быть, дарю. – Майор вынул из папки и протянул Гайдамаке несколько отпечатанных страниц. – Забирайте свой компромат и используйте его по назначению, я в него все равно не верю. Кстати, и ознакомьтесь, почитайте – вы там долго будете заседать… в честь Великого Октября, – передразнил майор Нуразбеков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107