большое светлое чувство” - и получила по зас
лугам! Он ушел “к другой”, которая понимает, разделяет, у которой правильн
ая “система ценностей”, и вместе с этой “другой” и ее подходящей системо
й он вволю наслушается джаза и этнической музыки и с утра до ночи сможет д
екламировать из Мандельштама - “другая” поймет!
Кларк Гейбл, черт возьми!..
Самое главное, что он и чувствовал себя почти Кларком Гейблом - свободным,
чувственным, раскрепощенным, обожаемым женщинами, которые борются за не
го, и жена - блестящая, умная, высокопоставленная! - проиграла?.. Он выбрал “н
овую счастливую семейную жизнь”, а старую затоптал в пыль, да еще плюнул в
самую середину.
- Нашел, - весело сказал он в трубке. Был уверен, что она все еще ждет, и не ошиб
ся. - Он же в мешке, а я так искал.
- Все, Виктор? - холодно спросила она. - Я еще в “Останкино”, у меня... дела.
- Ты когда приедешь?
- Не знаю. Не скоро.
- Приезжай, - позвал он. - Давай хоть простимся, как люди!
- Виктор, мы пытались, как люди, и у нас ничего не вышло.
- Это у тебя ничего не вышло. - Он ехидно засмеялся. - Я же тебе говорил, чтобы т
ы перестала дергаться. Я тебе не нужен, и ты мне не нужна.
- Ты мне нужен, - сквозь зубы сказала она.
Господи, почему она опять позволяет ему втягивать ее в этот нелепый, неск
ончаемый, кошмарный разговор, который они вели уже полгода!
Ему нравилось слегка подшучивать над ней, натягивать и ослаблять веревк
у, в которую уже была просунута голова повешенного - ее голова! И она могла
точно сказать, когда именно понравилось: когда он заявил, что “все кончен
о” - как в кино! - а она зарыдала и стала умолять его остаться, и он остался, сн
исходительный к ее слабостям, обрадованный ее унижением, мужчина-победи
тель, можно даже сказать, орел-мужчина, в одну минуту отряхнувший с ладоне
й прах десятилетней совместной жизни.
- ...Приехала бы, - говорил он в трубку, - попили бы кофейку, я “Божоле” привез. П
осидели бы, Иннуль!
- Витя, если ты не знаешь, где твои вещи, Аня завтра все соберет. Я не приеду.

- Ну, как хочешь. А ты где? Ах да, в Москве!.. Когда улетишь?
- Я не знаю пока. Я только прилетела.
- А что? Дела?
- Дела. Виктор, я больше не могу разговаривать.
- Да брось ты, - сказал он добродушно, - не страдай. На самом деле ты сама во все
м виновата. Помнишь, как я...
Но тут она не далась.
Ей некуда бежать - со всех сторон жала стальная клетка, а она была зверем, к
оторого прижимали к сетке, и кололи ножами, и до крови били в ребра и зубы, и
еще сапогом в беззащитный живот, но почему-то все никак не убивали до конц
а - оставляли забаву “на завтра”, чтобы опять прийти и опять колоть, и так б
ез конца.
Но на этот раз она не далась.
- Пока, - попрощалась она стремительно. В желудке было холодно и тяжело, как
будто она наглоталась речных камней. - Передавай привет нашей молодухе. С
кажи, что я ей сочувствую. У нее впереди много интересных и занимательных
открытий.
- Ты просто сука, - сказал муж равнодушно, и телефон замолчал.
Инна вытерла ладони о юбку и посмотрела - на ткани остались следы пятерни.

- Инна Васильевна!..
- Да.
- Вы уже уходите? Генеральный просил непременно проводить вас к нему! Он не
знал, что вы у нас сегодня в эфире, и просил прощения, что не встретил, и...
- У меня самолет, - соврала она, - через час. Я... и так опаздываю. Привет Паше.
Пашей - Павлом Алексеевичем - звали генерального, и при мысли о том, что она
должна с ним встретиться, не приведи господь - ужинать, разговаривать, слу
шать, камни в желудке пришли в движение и полезли друг на друга.
Мой муж в моей квартире сейчас собирает вещи, чтобы уйти от меня навсегда,
а вы разговариваете со мной, словно я нормальный человек, такой же, как вы
все!
Его никогда больше не будет в ее жизни, а она - идиотка! - считала, что с ней ни
чего такого ни за что не случится! Она была почему-то уверена, что оба они с
лишком умны, чтобы вот так, ни с того ни с сего, удариться в “новую счастлив
ую семейную жизнь” - все с тем же Мандельштамом, джазом и “Божоле”, с котор
ых когда-то началась их “счастливая жизнь”!
Водитель все знал. Он возил ее последние семь лет: сначала - когда она стал
а замом председателя скромной телерадиокомпании, потом - когда перешла в
пресс-секретари, и теперь - когда руководила “средствами массовой инфор
мации” огромного Сибирского края.
Он все знал. И все сделал по-своему.
Инна точно помнила, что ничего не говорила ему, когда садилась в машину, и
он ей ничего не говорил. И потом ничего не говорила, когда, сгорбившись, по
качивалась на заднем сиденье, неотступно и тяжко думая о куртке, которую
муж, наверное, уже забрал и сунул в рюкзак, а ей так нравилась эта куртка, и В
иктор в ней тоже нравился. И еще думала о том, что завтра ей возвращаться в
Белоярск, а до этого запланирована встреча с новым начальником из админи
страции президента, и неплохо бы до нее посмотреть бумаги, которые она го
товила. А потом нужно попытаться надавить на губернатора, который отродя
сь с прессой “не водился” и вообще отчасти не понимал, кому она нужна, эта
пресса, - и об этом она тоже думала, и о десятке других важных и нужных дел, н
о все заслоняла куртка, которую он забрал, и это значит - все, конец, больше н
ичего не будет.
Она очнулась, когда поняла, что машина больше не едет. Почему-то вдруг нака
тила такая усталость, как будто она ворочала жернова на мельнице.
- Мы где? - Инна посмотрела в окно и не узнала. - Где мы, Осип Савельич?
Водитель с таким диковинно-литературным именем глядел на нее из зеркала
заднего вида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15