На технической позиции к тому времени уже сложилась система подготовки недоделанных объектов.
Я разделил обязанности постоянного руководства и контроля за испытаниями с Аркадием Осташевым. Он великодушно согласился пребывать в МИКе главным образом ночью, предоставив мне день не только для работы, но и для общения с многочисленным начальством, которое ночью все же предпочитало отсыпаться, или для докладов о ходе дел в Москву — уже совсем высокому руководству. Испытания шли параллельно с подготовкой пусков Е-1 — лунника с историческим вымпелом.
Испытания первых космических аппаратов с самого начала принципиально отличались от самолетных. Самолет испытывает летчик-испытатель. Главный конструктор и его соратники обычно стоят на летном поле, переживают, ждут посадки и доклада летчика. Космический аппарат на полигоне, до пуска, испытывали вместе -испытатели и разработчики. Они объединялись так тесно, что не всегда можно было понять, кто здесь разработчик, а кто испытатель. Обычно аппарат попадал на полигон недоработанный и недоиспытанный на заводе-изготовителе. Разработчики систем о многих своих ошибках знали еще до, а многие обнаруживали уже после того, как начинались испытания в МИКе на ТП.
Е— 2 -первый космический аппарат, снабженный системой управления движением и сложным радиокомплексом, в этом отношении был первым типичным примером.
Испытания проводились, это уже стало обычным, в обстановке непрерывного стресса. До астрономического срока пуска время летит и сжимается с нерасчетной скоростью. Чем ближе к конечному сроку, тем больше обнаруживается недоделок, непредвиденных ошибок, отказов и возникающих неведомо почему влияний систем друг на друга. Иногда казалось, что руки опустятся от наплыва неприятностей, которым не видно конца, и надо будет докладывать: «Подготовить к сроку объект невозможно. Пуск надо отменить!» Но этого не случалось. Все верили в успех и поддерживали эту веру друг у друга.
При подготовке Е-2 в сентябре — октябре 1959 года меня покорили своим инженерным фанатизмом разработчики системы ориентации Башкин и Князев, входившие в ту самую команду Раушенбаха, которую мы впервые увидели в НИИ-1 у Келдыша. Они находили выходы из самых, казалось бы, безнадежных ситуаций. Так и хотелось каждому из них сказать: «Вот с тобой я бы в разведку пошел».
Башкин после перехода из НИИ-1 к нам в ОКБ-1 вскоре стал одним из ведущих специалистов — начальником крупного отдела по системам управления космическими аппаратами. Сожалею, что в поисках новых областей для приложения своих талантов он, обладая бесценным космическим опытом, перешел работать в телецентр. Князев успел у нас в ОКБ-1 организовать работы по новому направлению — системам исполнительных органов микродвигателей. Его трагическая гибель в авиационной катастрофе была для всех нас тяжелым ударом.
Неприятности, обнаруженные в хозяйствах Башкина и Князева, каждым из них очень доходчиво объяснялись Келдышу и Королеву, которые с особой тревогой следили за ходом испытаний системы, созданной коллективом непрофессионалов. Оптимизм, сдобренный хорошей порцией юмора, после очередной бессонной ночи обычно успокаивал.
Гораздо труднее было понять, что творится с радиотехникой. Если не исполнялись радиокоманды, прежде всего грешили на неисправность бортовой аппаратуры. Но чаще всего виновником оказывалась испытательная «наземка».
Очень метко выразился в самом начале космической эры один из американских ракетчиков: «Если при испытаниях все идет хорошо, значит, ты чего-то не обнаружил». Обычно так оно и происходило.
Больше всего хлопот в процессе подготовки доставлял «Енисей». При комплексных испытаниях в реальном масштабе времени все команды исполнялись, но фотопленка получалась то в пятнах, то подсвеченная, то завуалированная. Строились всяческие предположения, менялись растворы. Валик с Брацлавцем не спали уже несчетное число ночей. Однажды ночью меня разбудил телефонный звонок Аркадия Осташева. Чуть ли не срывающимся от торжества голосом он доложил: «Борис Евсеевич, у этих алхимиков наконец получилось. Пленка отличная. Я прошу разрешения дать команду больше ничего не менять и к утру готовить последний комплекс».
Это было за неделю до попадания в Луну исторического вымпела.
После этого исторического события мы на несколько дней улетели домой, чтобы «сменить бельишко», подышать воздухом Москвы и Подлипок. На следующий же день после возвращения с полигона я явился к Королеву для доклада о ходе подготовки Е-2 и согласования программы на ближайшее время. Он был очень возбужден международными успехами, всенародным торжеством и явным расположением Хрущева, возвращения которого из Америки ожидали 28 сентября.,
«Ну, мы в Москве с ним не встретимся, — с явным сожалением сказал Королев. — Надо вылетать, готовить пуск на 3 или 4 октября. Не позднее! Ты не задерживайся, с Осташевым через пару дней вылетайте и смотрите, нам теперь опозориться никак нельзя. За пуском будет следить и Лоуэлл, и американцы. Келдыш хочет, чтобы сразу после выхода на орбиту была объявлена цель пуска. Поэтому если не увидим обратной стороны, позор будет великий. Как только вернешься на „двойку“, мне немедленно доложишь».
17 сентября я вернулся на «двойку» и погрузился в непрерывный круглосуточный поток испытательных забот. К 25 сентября мы получили сравнительно твердую уверенность, что, кажется, все «бобики» кончаются и можно переходить к стыковке автоматической станции с третьей ступенью, а затем к сборке и окончательным испытаниям всего пакета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186