Прикинули, посчитали и решили идти на вторую попытку без дозаправки.
Через два с небольшим часа все было готово к повторению попытки пуска. Прошло зажигание, и сброс схемы повторился. Теперь стало ясно, что пока не будет понята причина, повторять попытку пуска бесполезно. Время шло к вечеру, а начинали тот рабочий день на старте в семь утра. Кто-то распорядился, и привезли нечто вроде буфета. Можно если не пообедать, то выпить минеральной воды. Выручили снова телеметристы. После первого сброса схемы они успели отправить пленку в проявку. Когда после второго сброса все находились в состоянии, близком к полной прострации, телеметристы радостно доложили: «Трал» зарегистрировал по КД — контактному датчику — неоткрытие главного кислородного клапана на блоке «В»«.
Опять срыв по вине системы Глушко. Схемщики лихорадочно проанализировали, обсудили и выдали: «ТДБ (так и должно быть), все правильно». Все обсуждения шли тут же, в бункере. Благо, это еще и самое прохладное место на старте.
Все снова было приведено в исходное состояние, зажигалки заменены.
Королев спросил Глушко: «Твое решение?» Тот задумался. Воскресенский предложил: «Дадим на клапан горячий воздух от воздухоподогревателя. Клапан замерз, наверняка, от влаги, прожарим и будем повторять».
А что делать? Других предложений не было. Времени ушло много, потребуется еще больше: надо дать команду вернуть кислородную цистерну и дозаправить ракету. А это значит, что мы возвращаемся к четырехчасовой готовности.
По всем многочисленным службам до самой Камчатки дали четырехчасовую задержку. Четыре часа все, кроме тех, кто на старте, могут отдыхать.
Курить в бункере нельзя. Пилюгин, тогда еще куривший, Воскресенский, я поднялись на поверхность и уселись в «курилке», недалеко от входа в бункер.
На стартовой площадке уже включились прожектора подсветки. В потемневшем небе загорелись первые звезды. Пилюгин первым не выдержал длительной неопределенности и потребовал ответа от меня и Воскресенского: «Что случится на третьей попытке старта?» Я ответил, что ракета уйдет, а дальше пора уже и нам, управленцам, отколоть какое-нибудь коленце. Воскресенский продекламировал: «Уж вечер близится, а Германа все нет. До вас дело не дойдет, — продолжил он. — Чувствую, что Валентин еще не весь свой запас „бобов“ выложил. Не улетим мы сегодня».
И опять он оказался прав. При третьей попытке злосчастный клапан открылся. Ракета вышла на предварительную ступень и… на ней застряла. В заданное время не получился переход на главную ступень. На такой случай у нас, управленцев, в схеме автоматики предусмотрена временная блокировка. Если в заданное время с учетом всех допусков двигатели не переходят с предварительной ступени на главную, проходит общее аварийное выключение. Как и положено, ракету охватило яркое плещущее в темноте пламя, а затем… вдруг быстро погасло.
Это случилось в полночь между 10 и 11 июня. Теперь уже обсуждение в бункере не сводилось к вопросу: «Почему это случилось?». Срочно требовалось решение, что делать с ракетой. Глушко ответил однозначно: «Повторять попытку пуска нельзя. Керосин по команде „Предварительная“ попал во все камеры сгорания. Требуется их полная сушка, а может быть, и замена».
После официального доклада Рудневу Королев объявил решение технического руководства: «Топливо и окислитель слить, ракету снять и вернуть на техническую позицию. Для выяснения причин всех сегодняшних происшествий создать комиссию во главе с Воскресенским». Так бесславно закончилась наша воистину героическая борьба с упрямой ракетой.
Третья по счету ракета за номером M1-7, которую прозвали «седьмая семерка», уже месяц не спеша готовилась на ТП.
С утра после ночного поражения на старте я начал всеми способами форсировать ее подготовку. Рассмотрев готовности систем и результаты испытаний, доложил Королеву, что мы будем готовы к вывозу ракеты не раньше 6-7 июля. Учитывая, что на старте мы тратим пять-шесть дней, очередной пуск следует планировать на 12 июля.
Королев, в принципе, согласился, но попросил, если комиссия Воскресенского не добавит много работы, все-таки дней на десять сократить цикл подготовки на ТП. Сам он должен улететь и разрешает отправиться «на побывку» домой всем главным. Улетает и Госкомиссия. Воскресенскому после выяснения причин тоже разрешат передохнуть, а меня оставляют готовить «седьмую семерку».
Чтобы я легче перенес столь длительное пребывание на полигоне, Сергей Павлович подвел меня к своему большому холодильнику: «Я хочу тебе подсластить одиночество пребывания в этом домике». Он открыл холодильник и показал на огромный шоколадный торт. Торт был великолепен. «Мне его совсем недавно с оказией прислала Нина Ивановна. Разрешаю пользоваться, но не слишком большой компанией и немного оставь к моему возвращению».
Много лет спустя я признался Нине Ивановне, что ее торт действительно был гвоздем программы нескольких вечеров во втором домике на «двойке».
Комиссия по расследованию причин несостоявшегося пуска с трудом, но докопалась до истины. Она оказалась из раздела «нарочно не придумаешь».
При монтаже на заводе бортовой пневмогидросхемы центрального блока клапан азотной продувки двигателя перед запуском был установлен с ошибкой на 180 градусов. Хотя на клапане и была выгравирована стрелка, указывающая направление потока, но одинаковые резьбы штуцеров на входе и выходе не исключали возможности ошибки. Монтажник запросто мог развернуть клапан по своему разумению, ибо он не обязан знать, куда же стрелка должна быть направлена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186