Он мог бы перестать мотаться по всей Европе, выполняя немыслимые поручения, которые давал ему гораздый на выдумку Мюрат, спать где придется и есть что попало; он мог бы, наконец, послать блистательного маршала ко всем чертям, ничем при этом не рискуя, — слава Наполеона пошла на убыль, а вместе с нею готова была погаснуть и звезда его соратника Мюрата. Исход войны нисколько не беспокоил всадника, равно как и то обстоятельство, что в этой войне он выбрал не ту сторону. Великие планы императора Наполеона занимали его лишь до тех пор, пока интересы Франции совпадали с его собственными интересами. Теперь, когда эти планы на глазах у всей Европы рушились в дыму и грохоте русских пушек, обладатель черных усов, квадратного подбородка и тяжелой острой сабли чувствовал, что ему пора отойти в сторонку и спокойно досмотреть спектакль до конца, не принимая в нем участия.Человек, о котором идет речь, был не кто иной, как пан Кшиштоф Огинский, кузен того самого гусарского поручика, чей отряд постигла столь печальная участь. Пан Кшиштоф испытывал к судьбе этого отряда и в особенности его командира живейший и далеко не бескорыстный интерес. Младший из кузенов, Вацлав, был единственным наследником громадного состояния знатного рода Огинских. Пан Кшиштоф являлся последним отпрыском захиревшей и, увы, подчистую разорившейся боковой ветви славного семейства. К великому огорчению черноусого авантюриста, ему не приходилось рассчитывать даже на милость старого Огинского, поскольку еще в годы бесшабашной юности пан Кшиштоф ухитрился стяжать себе самую дурную славу — настолько дурную, что отец кузена Вацлава не хотел ничего слышать о своем беспутном племяннике.Пан Кшиштоф не имел бы ничего против, если бы Вацлав Огинский пал смертью храбрых на поле какого-нибудь никому не нужного сражения. Но судьба по-прежнему была несправедлива к пану Кшиштофу, и мальчишка выходил живым из таких переделок, какие и убеленному сединами ветерану наверняка стоили бы головы. Мало того, Вацлаву до сих пор каким-то чудом удавалось ускользать даже из хитроумных ловушек, которые подстраивал для него неугомонный Кшиштоф. Молодого Огинского будто и впрямь оберегала высшая сила; размышляя об этом, пан Кшиштоф склонялся к мысли, что силой той был, наверное, сам дьявол, ибо Господь Бог, по его твердому убеждению, давно потерял всяческий интерес к земным делам.Как всегда, вспомнив о Боге, пан Кшиштоф испытал большое неудобство. Ему захотелось поежиться, но он лишь сердитым жестом дернул книзу поля своей намокшей шляпы. У него были все основания предполагать, что у небесной канцелярии непременно возникнет к нему парочка неприятных вопросов. Чего стоило одно только похищение чудотворной иконы святого Георгия из Московского Кремля! Святотатство — вот что это было; и, если верить попам, Бог никогда не прощает смертным подобных вещей. По сравнению с тем случаем все остальные подробности яркой биографии пана Кшиштофа Огинского как-то бледнели.«Что ж, — с кривой ухмылкой подумал пан Кшиштоф, — тем хуже для кузена Вацлава. Пускай дорога в рай для меня закрыта; тем больше у меня причин любой ценой добиться благоденствия в этой жизни, не надеясь на жизнь загробную. И я его добьюсь! Я верну себе все, что отнял у меня этот мальчишка, и еще многое сверх того. А хорошее все-таки дело — война! В каждой войне погибают тысячи и тысячи дураков. Одним больше, одним меньше — что от этого изменится, кто это заметит? И пускай идиоты твердят, что Вацлав погиб геройской смертью. Я-то знаю, что его просто пришибли, как дворник пришибает лопатой загнанную в угол крысу. В его смерти не было ни красоты, ни геройства, все произошло именно так, как мне того хотелось...»Он знал, что ничего не увидит позади себя, но все-таки обернулся и посмотрел в ту сторону, куда ушел отряд пехотинцев, возглавляемый угрюмым французским лейтенантом. Это произошло около получаса назад. Пан Кшиштоф имел с лейтенантом краткую беседу. Докладывая одетому в штатское платье поляку об успешном завершении операции, офицер был с ним холоден, почти груб: ему, очевидно, казалось, что подобное хладнокровное избиение приличествует более шайке разбойников, чем пехотинцам Его Императорского Величества Наполеона Бонапарта. Слушая его, Огинский едва поборол неудержимо рвущийся наружу хохот: дело было сделано. И до чего удачно все сложилось! Счастливый случай снова свел вместе кузенов, расставшихся, казалось, навсегда, и пану Кшиштофу чертовски повезло заметить Вацлава первым. Остальное было делом техники — той самой техники, в которой пан Кшиштоф не без причин считал себя большим мастером. Правда, сговорчивость Мюрата, который без возражений выделил в распоряжение пана Кшиштофа сотню стрелков, показалась поляку подозрительной. В украшенной черными локонами голове маршала, похоже, созрел очередной безумный план, имевший малое касательство к военной кампании, но зато суливший пану Кшиштофу множество неприятностей. Устройство некоторых личных дел и удовлетворение наиболее вычурных капризов короля Неаполя было основной специальностью пана Кшиштофа в течение всего последнего года. Поручения, которые Мюрат давал старшему Огинскому, казались, как правило, невыполнимыми, и маршал всякий раз искренне удивлялся, обнаружив, что его порученец все еще жив и здоров.Пан Кшиштоф все время боялся, что когда-нибудь Мюрат все-таки измыслит поручение, которого он не сумеет выполнить. Обнадеживало только одно: у маршала наполеоновской кавалерии оставалось все меньше времени выдумывать проблемы для пана Кшиштофа Огинского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104