Из одежды на нем была только несвежая батистовая рубашка и синие гусарские рейтузы. Доломан поручика криво свешивался со спинки стула, небрежно сброшенные сапоги крест-накрест валялись подле кровати. Сабля в ножнах, недавно купленная взамен той, которую сломал Огинский, висела на спинке кровати, находясь в пределах досягаемости; стреляющая трость из коллекции покойного графа Лисицкого стояла в дальнем углу, но зато на грубом табурете, придвинутом к самой постели, лежал заряженный армейский пистолет со взведенным курком. Помимо пистолета, здесь же, на табурете, стоял подсвечник с потухшей свечой, а также ополовиненная бутылка недурного вина. Стакана при бутылке не было: наедине с собой поручик мог не обременять себя соблюдением светских условностей и пил прямо из горлышка. На полу под табуретом валялись две пустые бутылки, служившие очевидным свидетельством одолевавшей блестящего поручика скуки.В руках у Юсупова была гитара, гриф которой украшал изрядно засаленный алый шелковый бант. Поручик лениво перебирал струны, время от времени прерывая это занятие, чтобы в очередной раз приложиться к бутылке. Он еще не был пьян, но находился уже на полпути к этому приятному состоянию, в котором время пролетает незаметно и ожидаемые события происходят едва ли не раньше, чем ты успеваешь о них подумать.Поручику было смертельно скучно. Его кипучая натура требовала немедленного действия, но все, что было можно, он уже предпринял, и теперь ему оставалось только ждать. Занятие это было ненавистно поручику Юсупову, и он намеренно запер себя в четырех стенах, дабы от скуки не наделать новых глупостей, наподобие той, которая закончилась для него знакомством с княгиней Зеленской.За окном накрапывал серенький осенний дождик — предвестник бесконечных холодных ливней, которые были уже не за горами. Капли ползли по грязному оконному стеклу, промывая в пыли извилистые дорожки; пыльная дорога, на обочине которой расположился постоялый двор, уже начала превращаться в реку грязи. Поручик думал о том, что в лесу сейчас, должно быть, очень неуютно, а вскорости станет и вовсе противно — сыро, холодно, тоскливо. А после, как предрекала на днях княжна Мария, землю укроет снег — пушистый, белый, холодный и, что хуже всего, предательский, ибо на нем неизменно остаются следы, прочесть которые так же легко, как напечатанный крупными буквами на белой бумаге незамысловатый текст. На зиму, как предполагал поручик, придется затаиться, прекратить какие бы то ни было операции; зиму придется переждать, как пережидают болезнь, чтобы весной взяться за дело с новыми силами.Для того чтобы пересидеть зиму, требовались деньги, и деньги немалые, если учесть, что под рукой поручика на сегодняшний день состояло полторы дюжины бородатых сорвиголов — любителей пожить на широкую ногу, выпить и потискаться с девками в доме терпимости. Деньги эти лежали на дне Черного озера, дожидаясь, чтобы их оттуда достали. Теперь, когда конкурент в лице Кшиштофа Огинского был устранен, некоторую опасность для поручика представляла разве что княгиня Зеленская. Княжну Вязмитинову Юсупов к серьезным противникам не относил: во время их последнего свидания княжна окончательно проявила все черты характера, свойственные самой обыкновенной уездной барышне, как-то: глупость, наивность, легковерие, истеричность и склонность лишаться чувств перед лицом реальной угрозы. Некоторое время поручик ломал голову над словами покойного Огинского, который утверждал, что шутить с княжною опаснее, чем с лесной гадюкой, но в конце концов пришел к выводу, что Огинский был обыкновенным трусом, неспособным справиться с инфантильной барышней семнадцати лет от роду.Да, если кто-то и представлял для него угрозу, так это княгиня, которая слишком много о нем знала и чересчур о многом догадывалась. Впрочем, даже эта последняя угроза вскорости должна была исчезнуть с горизонта: посланный Юсуповым гонец уже достиг, наверное, места назначения, и не далее чем через неделю можно было ожидать появления в окрестных лесах ватаги лихих молодцов. Как только они прибудут, их нужно первым делом отправить в Курносовку. По слухам, Аграфена Антоновна — барыня лютая, так что за пожар в ее доме спросится, несомненно, с курносовских мужичков...За окнами простучал колесами какой-то экипаж, внизу хлопнула дверь. Поручик приподнялся на постели, но махнул рукой и снова потянулся за бутылкой. Никаких гостей он не ждал, а вставать и идти босиком к окну было лень. В конце концов, на то и постоялый двор, чтобы принимать проезжих путешественников...По лестнице протопали тяжелые шаги, и неожиданно дверь в комнату поручика без стука распахнулась, как от сильного порыва ветра. Юсупов замер, не донеся до губ горлышко бутылки; гитара, бренча, отлетела в сторону, и в его свободной руке мгновенно, будто по волшебству, очутился пистолет. Широкое дуло уставилось прямо в лоб вошедшему; в следующее мгновение Юсупов осознал, кто стоит на пороге, и поспешно сделал богатырский глоток из бутылки, надеясь, что вино развеет явившийся ему кошмар.Увы, вино не помогло: княгиня Аграфена Антоновна Зеленская по-прежнему стояла на пороге, заполняя своей массивной фигурой весь дверной проем. Ее объемистая грудь тяжело вздымалась — не то от гнева, для которого у княгини, несомненно, имелись веские причины, не то от излишне поспешного подъема по довольно крутой лестнице, — вислые щеки покрылись нездоровым пятнистым румянцем, глаза метали молнии, а блеклые губы кривились в злобной и вместе с тем торжествующей усмешке. Княгиня была одета в траур, ничуть ее не красивший;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104