Я подумал.
– Только если пошлют.
– Ну да, ты у нас ско, прикажут, и пойдешь, деваться некуда. Но хоть ностальгия прошла?
– Не знаю, Ирна… не знаю, трудно сказать.
Я задумался. В самом деле… я не хочу больше на Анзору. Ни совсем переселяться, ни даже в гости – хватит, налетался. Но… вот как вспомнишь тропинку эту в лесу, или серые корпуса зданий – так снова защемит. Нет, это неизлечимо. И любого лервенца я все же понимаю лучше, чем квиринца. И это, наверное, останется до конца жизни. Эта боль не проходит. Ну что же, это не самое страшное, это можно перетерпеть.
В коридоре вдруг послышался шум, пес выскочил из-под стола, глухо гавкнул и побежал навстречу входящим. Ирна сказала «а, это, наверное, Гер», и встала, но на лице ее возникло некоторое удивление… И действительно, в комнату вошел Геррин, а за ним еще какой-то высокий старик… смутно знакомый. Геррин сразу же облапил меня, поприветствовал, а я пытался вспомнить, где же я видел этого человека. Освободившись от объятий Геррина, я протянул ему руку.
– Ара… Я Ланс Энгиро.
– Ара… подожди-подожди, – прищурившись, старик посмотрел на меня, – у тебя же другое имя было… странное такое.
– Ландзо.
– Да! А я Акман, помнишь?
Вот теперь я вспомнил. Однако память у пилота отнюдь не стариковская, столько лет хранить мое лицо, и узнать теперь, а ведь я здорово изменился…
Старики на Квирине удивительно красивые. Это странно звучит, но факт. Правда, старость, собственно, и не проявляется во внешности так, как, например, на Анзоре. Вот Ирне с Геррином уже под девяносто, а у нас им дали бы ну пятьдесят. Так же и Акман, хотя я не знаю, сколько ему лет.
Но все равно видно как-то, что человек пожилой. Стройная, худощавая сильная фигура, а в глазах – усталая, покойная мудрость. Таким был и старый пилот, стоящий передо мной. Через плечо у него висела гитара в чехле.
– Акман. – Ирна обняла его. – Господи, сколько же я тебя не видела! Садись скорее! Гер, где ты откопал это чудо? Это же рак-отшельник.
Она стала разливать мужчинам кофе. Акман снял гитару с плеча и прислонил ее к стулу. Пес шмыгнул под стол.
– Этот рак и в самом деле стал отшельником, – сказал Геррин, – поселился, представь себе, в лесу… своими руками построил что-то типа хижины. В общем, дикарь.
– Тогда тебе для полного антуража надо было бы переселиться, к примеру, на Скабиак, – заметила Ирна. Акман покачал головой.
– Привык к Квирину.
Он отхлебнул кофе и посмотрел на меня.
– Ты изменился… Ландзо. Чем занимаешься?
– Он стал ско, – с гордостью сказала Ирна. Акман улыбнулся.
– Кто бы мог подумать…
Мы пили кофе, и Геррин рассказывал об очередном проекте их лаборатории. Акман все больше помалкивал, и я тоже. Мне хотелось спросить, откуда они, собственно, знакомы. Но как-то не представилось случая. Наконец Ирна сказала.
– Ну, раз уж ты с гитарой…
Акман с готовностью взялся за инструмент.
– Что спеть?
– Что-нибудь новенькое, – прищурилась Ирна. Акман кивнул, подумал и сказал.
– Недавно вот сочинил…
И он запел, перебирая струны.

День ото дня
Все бессмысленней мы живем.
Который виток совершает моя судьба.
Когда надоест писать стихи ни о чем,
Тогда я пойму, что жизнь – это просто борьба.
Тогда, может быть, я пойму, что жизнь – борьба
Борьба за место под солнцем и за успех,
За деньги, за хлеб, за удачу и за любовь.
И в ней победит тот, кто пройдет дальше всех
По судьбам друзей и по трупам врагов.
Тот, кто пройдет по трупам друзей и врагов.

Я вздрогнул . Мне стало как-то не по себе… Не знаю даже, почему. Может, потому что это я – лишь в последний миг остановился, чтобы не пройти по судьбам… да что уж там – по трупам друзей.

А ты не сумел,
Оказался неловок и слаб.
И вот ни любви, ни ветра твоим парусам.
Но вот ты стоишь –
Не воин, не царь и не раб.
И песню поешь,
Которую выдумал сам.
И песню с собой берешь, что придумал сам.

Акман доиграл концовку. Ирна, внимательно слушавшая, вздохнула и сказала.
– Что-то ты странно… непонятная какая-то философия. Разве жизнь – не борьба?
– Смотря в каком смысле, – буркнул Акман.
– Мне кажется, я понимаю, – сказал Геррин. Я опустил глаза.
– Самое бессмысленное, – заметил Геррин, – это просить поэта объяснить его стихи. Он уже все в них сказал! Если ты не понял – это твои проблемы.
– Золотые слова, – подтвердил Акман. Ирна коснулась его рукава.
– А теперь давай-ка сыграй нашу любимую…

И они запели хором все втроем, три старика, подсевшими, но еще красивыми голосами. Я слышал эту песню – древняя совсем, кажется, еще Эдолийская. Но не знал слов.

Она скажет – люблю, ты ответишь, ну что же, однако – прощай.
Время плыть кораблю, подчиняться рулю, меня ждет звездный край.
И за гранью огня, я, твой облик храня, буду помнить тебя.
А вернувшись, найду уж не ту, уж не ту, что оставил, любя.

Интересно, что было связано у них с этой музыкой? Я вглядывался в глаза Ирны… Геррина… пилота. Многое связано. Мне никогда этого не узнать, даже если расскажут – просто не понять. Каждый проживает свою жизнь. И я никому не могу рассказать о том, что было со мной.
Наверное, так и должно быть. Но кажется, что все равно есть кто-то, кто знает обо мне все. Знает, и помнит… и, наверное, любит меня. Пусть я и не встречу этого кого-то – просто знать, что он есть…
Это слишком глубоко, чтобы можно было об этом сказать словами.

Она скажет – прости, будут клятвы пусты, не узнать нам сейчас,
Что нас ждет за чертой, за глухой пустотой, разделяющей нас.
И быть может, что я на земле, без тебя стану нервной, чужой.
Но твой облик храня, будут ждать сыновья новой встречи с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150