Вот уже можно опять быть оптимистом. До следующего выдоха. Я вдруг понял, что Арни может умереть. Задохнуться. Задохнуться – страшно. Я всегда боялся повешения. Как-то в детстве смотрел повешение по телевизору – какого-то шпиона казнили… и как-то я ярко представил – как это, когда не хватает воздуха…
– Зато мы на Квирин попадем, – сказал Таро поспешно. – Может быть, и глупо, но мы доберемся до Баллареги и попадем на Квирин. А там – здорово… Там, Арни, тебя сразу вылечат. За пять мниут. Будешь опять как человек.
Собственно, что он об этом знает? – подумал я. В детстве с отцом говорил – так это когда было… что он помнит? Наверное, это все-таки безумие. Наверное. Было бы мне лучше сейчас в тюрьме? Ведь я наверняка был бы сейчас уже в тюрьме. Не знаю… но хоть бы ребята так не мучились со мной.

Я уснул почти сразу. Арни кемарил кое-как, сидя, мы подперли его с двух сторон для тепла и под мерный страшный хрип погрузились в сон.
Темная грузная фигура стояла у окна, заслоняя предрассветные сумерки. Таро. Холодно. Очень холодно. Я скосил глаза и увидел, что Арни спит. Дыхание его стало потише и ровнее. Странно, но он был единственным из нас, кто мог спать. Вероятно, промучился всю ночь, и вот только теперь… и дыхание, слава Богу, стало лучше. Это самое главное. Я подавил кашлевой рефлекс, чтобы не разбудить Арни. Лучше бы не вставать, но сильно мерз бок, и ноги затекли. Я осторожно поднялся, закутал Арни и подошел к окну. К Таро.
– Что делать будем? – спросил он, полуобернувшись ко мне. Я не отвечал.
Оставаться здесь – немного теплее, крыша над головой. Но ведь еда кончилась, а в лесу сейчас ничего не найдешь. Идти снова в лес… Так неизвестно, как далеко он тянется. Но так все же есть надежда какая-то. А сидеть здесь…
– Надо идти, – сказал Таро.
– Пусть поспит, – я скосил глаза на Арни. Таро кивнул.
– Конечно, проснется, и пойдем.
– Кажется, ему получше…
Я наконец раскашлялся, зажав рот кулаком. Таро сочувственно смотрел на меня.
– И как ты никогда не болеешь? – прохрипел я. Мой друг пожал плечами.
– Родители в детстве меня закаляли… мы даже зимой в реке купались. Бегали босиком. Отец хотел, чтобы я стал сильным.
– Ты и стал… – я окинул его взглядом. – А приемам этим… ну драться – тоже отец научил?
– Да. Это рэстан, так на Квирине называется.
Мы помолчали.
– Ты думаешь, нас возьмут на Квирин? – выразил я наконец давно терзавшую меня мысль. Таро кивнул.
– Отец сказал, да. Обязательно. Что бы ни случилось, я должен прийти по этому адресу и меня возьмут. И вас тоже, я уверен.
– Почему ты так думаешь? – я внимательно смотрел на него.
– Без вас я все равно… никуда. – Таро дернул плечом, – знаешь что, Ланс? Мой отец… он совсем другой был. И мама. Понимаешь, я маленький-то думал, это нормально. Ну, это мои родители, я их люблю, они для меня самые лучшие. А потом я думал об этом и понял, что они действительно были другие. Тут ведь у нас вообще про любовь неприлично говорить. А это очень хорошо, Ланс. Это когда ты со своими родителями – как единое целое. Вот как организм, понимаешь, если тебе руку порезали, то больно всему телу. Вот так у нас было…
И у нас троих ведь так же, подумал я, но ничего не сказал. Таро продолжал.
– Дети еще ничего, вот мы с вами же подружились. Дети бывают ничего, но очень быстро становятся такими, как все. А взрослые тут, Ланс, они вообще не знают даже, что любовь есть. Это только считается, что люди женятся, семью заводят. По-настоящему тут любви нет и быть не может. Ну может быть, у кого-нибудь, редко. На самом деле все заняты другим. И ладно бы еще в Цхарна верили, а то только ведь делают вид, что верят, а на самом деле все заняты тем, как бы в жизни получше устроиться, побольше пожрать, одеться, благ получить всяких.
Я подумал, что Таро прав. И в Цхарна-то у нас по-настоящему никто не верит. Только принято делать вид, что веришь, но всерьез, глубоко… ну, может, кто-нибудь это и воспринимает глубоко, но очень редко. Вот Пати – она идейная… но если подумать, и она верит не в Цхарна, а в Общину.
– А там, на Квирине, все по-другому… я так думаю, – добавил Таро. – Я давно уже думал об этом. Надо было, конечно, раньше уйти, Ланс. Летом, можно было как-нибудь схитрить, подделать какие-нибудь пропуска. Но я сам уже в такого превратился, как все… мечтал, чтобы Магистерий дали, с девчонками связывался. А они тоже такие… какая там любовь! – горько закончил он.
– А на Квирине, ты думаешь… – осторожно спросил я. Глаза Таро блестели в сумерках.
– Да! Там любовь. Там люди живут любовью, я это знаю. Там все по-настоящему!
– А Цхарн? – спросил я. Таро вдруг прислушался, замер.
– Ты что?
– Тихо! Окно! – Таро внимательно вглядывался в сумерки.
– Нет, ничего вроде… показалось. Цхарн… ты сам-то в него веришь?
– Ну…да, верю вообще-то.
– На Квирине нет Цхарна. Там Бог, – сказал Таро.
– Как в Беши, что ли?
– Не знаю. Может быть. Но папа мне говорил, что Бог есть. Чтобы я верил и помнил. И еще знаешь что? Что Бог есть любовь. Это так написано в Божественной ихней книге. Бог есть любовь. Поэтому я и думаю, что на Квирине… – Таро снова замолчал.
Какой-то важной была эта минута. Торжественной. Я чувствовал, как это важно – то, что он сказал сейчас. Мне хотелось ответить, что если Бог есть любовь, то в Беши Бог, наверное, какой-то другой… какая там любовь, у них, говорят, еще хуже, чем у нас, все. Но я не отвечал… Таро говорил сейчас то, во что верил… по-настоящему верил. Вот во что он верил, оказывается.
Бог есть любовь. Бог – это вот мы трое. Это самое лучшее, что было в нашей жизни, что вообще может быть. И это так здорово! Здорово потому, что Бог с нами, а не с Зай-заем и не с Пати с ее дурацкой верой в Общину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150