Пытались они издали, наперерез к потаенному ключу этому подойти, подкопаться… Да каменная гряда скал мешает, которая здесь пролегла.
Тогда стали прямо от бани подкоп вести. Земля там влажная, мягкая оказалась, как всегда близ воды это бывает.
Осторожно повели глубокую галерею подземную, дней десять рыли, наконец, на одиннадцатый день, донесли Шереметеву и Серебряному, что над головами русских землекопов голоса слышны, словно кто ходит там, – все больше женские голоса…
Сами воеводы в тайник сошли, где ползком, где в три погибели согнувшись, добрались до места.
Вода сквозь песчаный грунт просачивается… Голоса слышны, правда… Шаги глухие… Ошибки быть не может!
И пошли к царю с докладом.
В субботу это было. Сейчас же одиннадцать бочек пороху подкатили под тайники.
А в воскресенье подожгли мину, и страшный грохот потряс воздух… Облако черного дыма поднялось в воздух. Целый угол стены с башней высокой взлетело к небу, и оттуда обломки камней, бревна, части тел человеческих, – все это рухнуло на головы казанцев, пораженных ужасом. В довершение беды в город ворвались отряды русских, стоявшие уже наготове, и прошлись, как пожар, широкой полосой по всему этому концу, пока не опомнились татары, не подоспели с других концов воины, сеиды самого Эддин-Гирея, и оттеснили они обратно нападающих за городской вал, за широкий ров.
А затем всю ночь лихорадочно работали при свете колеблющихся огней казанцы, стараясь возвести временный оплот вместо разрушенной старой стены городской.
Лишение воды быстро сказалось в осажденном городе. Последние запасы влаги иссякли. Дождевую воду собирали и продавали на вес золота. Но ее не хватало. Тайные запасы воды в ханском дворце тоже были не особенно богаты. А простой народ, те, кто из посадов и окрестных сел бежал в Казань при нашествии русских, эти все прямо гибли от жажды. Иные перебегали к осаждающим. Другие кинулись рыть землю во всех направлениях. Но в колодцах и в небольших источниках, вытекающих из земли, пропитанной кровью, отбросами и трупными остатками, как во всех восточных городах, везде вода была мутная, вонючая, ядовитая, порождающая гибель и чуму среди несчастных, вынужденных утолять свою жажду такой водою… Ужасными, разбухшими, почернелыми трупами был усеян весь город. И убирать даже некому эти тела.
Ожесточение казанцев стало сменяться тупым отчаянием. Только хан и его близкие не теряли надежды. А среди черни казанской рождались все новые и новые слухи, один другого тревожнее…
Немало поработали при этом и перебежчики, которые появились в осажденном городе, побывав раньше в московском стане, где получали щедрые подачки и посулы на большее, если «приведут к покорности юрт» так, чтобы без крови могли русские овладеть Казанью.
Сентябрь к концу идет.
Тихий день осенний, сиявший над измученным городом, тихо догорел, сменяясь тихой, влажной ночью.
Как нарочно, ливни, что ни день проносившиеся здесь в начале осени, теперь прекратились…
Темная спустилась сентябрьская ночь. Страшно на улицах Казани, в ее тесных кривых переулках, на широких площадях. Тени какие-то бродят, шатаются, тихо стеная от жажды и от голода…
Трупным, тяжелым запахом пропитан весь воздух. При малейшем дуновении ветра запах этот доносится и до осаждающих, вызывая тошноту.
Но казанцы уж притерпелись ко всему. Одержимые голодной бессонницей, крепко затянув животы кушаками, бродят во тьме фаталисты-мусульмане, покорно ожидая смерти.
Вдруг, прорезая тишину, прозвучал чей-то дикий вопль: не то вой зверя, которому нанесли смертельный удар, не то полусдавленное рыдание безумца…
Из ночной темноты, откуда донесся вопль, скоро стала приближаться к толпе тихо толковавших татар какая-то неясно чернеющая и бегущая человеческая тень, издавая дикие стоны.
– Шайтан!.. Шайтан!.. – можно было различить наконец среди завываний, издаваемых беглецом.
Толпа, стоящая среди площади, вздрогнула, заволновалась… С земли поднялись еще силуэты…
– Что случилось? Что такое?.. Не враги ли снова в город ворвались?
– Нет. Это сумасшедший Керим! – успокоил кто-то.
Все знали Керима, который постоянно отличался странностями, слыл блаженным, а теперь от лишений и жажды совершенно обезумел.
Кто-то наконец остановил крикуна, который бежал с выпученными глазами, трясясь всем телом, как избитая, продрогшая собака.
– Что с тобой, Керим? Чего ты испугался? – спросил у бедняка голос из толпы.
– Ай, шайтан… Шайтан… Пустите! Из юрта бегу! Не стоять Казани. Пустите меня… Гяуры сейчас войдут.
– Где? Что? Почему? – раздались тревожные оклики. – С чего ты взял, Керимка? Будет дурить… И без тебя тяжело!..
– Еще хуже будет!.. Сейчас мне сам шайтан ихний московский сказал, что еще хуже нам будет!..
– Да не путай! В чем дело? Говори!.. – пристали к напуганному человеку такие же напуганные, измученные, но еще не обезумевшие окончательно люди.
– Ай, ай!.. Сейчас скажу… Зашел я только что в землянку свою, что под стеной… Холодно мне стало, есть захотелось… Ничего я весь день не пил, не ел…
– Да ведь и землянка твоя не тепла… И там – пусто! Ни хлеба, ни глотка воды не найдется…
– Ай, нет!.. Шайтан там!.. Вхожу и думаю: хоть от пуль от гяурских у меня здесь спокойно под земляной крышей… А вижу, светло в моей землянке… Печь так и пылает… И столько в ней хлеба! Румяный, свежий хлеб… А на столе кувшин высокий с чистой, ключевой водой. А на соломе, где я сплю… Нет! Там вдруг вижу я ложе богатое, мехами устланное… А на ложе белый старик-гяур сидит… с большой бородой… Вот как я в Свияжске, в мечети ихней на стене видал… И говорит он мне…
Тут голос безумца совсем оборвался от волнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108