Он был в морском мундире с погонами подполковника береговой службы. Оказывается, его мобилизовали, как и других работников порта, которые связаны с военными перевозками.
Кирилла Федоровича Андрей по описанию Лидочки узнать бы не смог. Для нее он был отцом, высшей инстанцией ее мира. Для постороннего Кирилл Федорович являл собой невысокого, плотного сутулого человека в очках в тонкой золотой оправе, заметно облысевшего и молчаливого. С Андреем он поздоровался с некоторым удивлением, а когда супруга сказала ему, что это «тот самый Андрюша Берестов», он сказал:
– Да, да, конечно же, мне рассказывали наши дамы.
После обеда Кирилл Федорович закурил сигару и, усевшись в кресло, начал задавать обязательные вопросы об университете и экспедиции, о которой был наслышан, а со своей стороны поведал, как сложно работать в условиях военного времени.
Андрея стало клонить ко сну. Евдокия Матвеевна, заглянувшая в залу с кофе для мужчин, заметила его сонный вид и стала было требовать, чтобы он часок поспал, и даже, коварная, добавила: «Я бы могла вам постелить в Лидочкиной комнате», но Андрею стало неловко, и он, воспользовавшись тем, что Кирилл Федорович возвращается на службу, тоже вышел в город, оставив чемодан и обещав отужинать у Иваницких.
Андрей проводил Кирилла Федоровича почти до самого порта, откуда надо было сворачивать наверх, к отчиму. Разговаривали по пути они мало, оба стеснялись знакомства, к которому не стремились. Кирилл Федорович дважды забыл отдать честь встречным офицерам и был недоволен собой. Военный катер ушел, но чайки еще крутились над молом, ждали, что он вернется и их снова будут кормить хлебом. Ветер еще более усилился, и море заволокло мглой.
Перед тем как расстаться, Кирилл Федорович вдруг сказал с осуждением:
– Ваш отчим купил мотоцикл. Совершенно не понимаю, зачем это в его возрасте.
Филька встретил Андрея на улице и помчался рядом, подпрыгивая и стараясь лизнуть в лицо. Глаша была на дворе, она кормила кур.
– Андрю-ю-юша, – сказала она, – неужто ты?
Она поставила миску с кашей на землю, обняла Андрея и прижалась лицом к его груди.
Глаша повела его в дом. Он увидел, что она похудела и шла не так упруго и весело, как раньше.
– Заходи, – сказала она. – Твоя комната тебя ждет. Где твои вещи?
– Я их оставил, – сказал Андрей.
– Ага, у Иваницких, – сказала Глаша как о само собой разумеющемся. И не надо было ничего объяснять. – Чаем напоить тебя?
– Спасибо. А где Сергей Серафимович?
– Я его в последнее время редко вижу, – сказала Глаша. – Он в Керчь укатил на мотоцикле. Все в делах.
– Ботаника?
– Если бы ботаника!
Глаша поставила чайник на горячую плиту. Они сели за кухонный стол. Все так же блестели медные кастрюли и тазы и стояли бокалы в буфете. И скатерть на столе была та же – белая с красными полосками. А Глаша изменилась. Даже глаза потускнели.
– Давно ты у нас не был, – сказала она. – Кажется, что тысячу лет. Спасибо тебе за открытки. Спасибо, что не забывал.
Она стала собирать на стол и молчала, хотя всегда раньше была говоруньей. А Андрей подумал, как хорошо, что нет отчима. Не надо с ним разговаривать и чувствовать себя преступником без срока давности преступления.
Чай был вкусный, как прежде. Но есть Андрею не хотелось, и это огорчило Глашу.
– Я пообедал, – сказал он.
– Ну да, конечно, у Иваницких. Красивая девушка, – сказала Глаша. – Я уж к ней присматривалась.
– Тебе тетя написала?
– Нет, зачем же? Ты тогда на Рождество приезжал, помнишь? Так Сергей Серафимович тебя с ней видел. На набережной. Мы сидели с ним, ждали, что ты придешь. А ты не пришел.
– Мне на поезд надо было.
– Понимаю, понимаю, – сказала Глаша. – Да ты не красней. Легко ты краснеешь, это в жизни вредно. А Лида к нам приходила.
– К вам? Она мне не писала об этом.
– Как же. Варенье черешневое принесла. Тети Манино. Сергей Серафимович считает, что никто лучше ее варить не умеет. С цедрой. Каждая ягодка отдельно плавает. И Сергею Серафимовичу Лида понравилась. Он так и сказал.
– А тебе?
Это не надо было спрашивать. Глаша отвернулась и сказала куда-то в сторону:
– Я же говорю – красивая девушка!
– А как ты себя чувствуешь? – спросил Андрей.
– Хвораю иногда, а так ничего. Старая стала. Четвертый десяток. Еще чаю налить?
– Нет, спасибо.
– Ты ночевать останешься?
– Не знаю еще. А Сергей Серафимович когда вернется?
– Он только вчера уехал. Дней пять будет мотаться. Еле живой вернется.
Андрей посмотрел на ходики, висевшие у буфета. Был шестой час. Еще не поздно взять вещи у Иваницких и вернуться к ночи в Ялту.
– Сходи к Иваницким за вещами, – сказала Глаша, угадав мысль Андрея. – Ночевать будешь здесь.
Андрей вернулся только в десятом часу, потому что ужинали у Иваницких не спеша, с вином и разговорами.
К Горпине пришел кандидат в женихи, по обычаю его представили хозяевам. Он был флотский кондуктор, и чай пили все вместе, обсуждая военные перспективы. У кондуктора были громадные усы, он робел и говорил велеречиво, все ударения в словах ставил неправильно и намеревался в ближайшем будущем захватить Дарданеллы на своем миноносце «Хаджи-бей». Затем, когда кондуктор отправился к Горпине, Евдокия Матвеевна повела Андрея на экскурсию в чистую комнатку Лидочки, которую она совершенно справедливо называла светелкой. В комнате ничего от Лидочки не было – настоящая Лидочка, как понял археолог Берестов, скрывалась в ящичках письменного стола или в сундучке под кроватью. Внешне все было видимостью для мамы. Напоследок Андрей полчаса рассматривал семейный альбом фотографий, пытаясь понять, кто же кузен, кто дедушка и кого из сановных предков Евдокии Матвеевны наградили Владимиром с мечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105