– Нет, – сказал Андрей, – я не дрожу, потому что этого не было.
– Вы хотите сказать, что Глафиру Станиславовну убил ваш сообщник? Что ж, допускаю, допускаю, что он ждал вас в больничном саду, что это было запланировано вами заранее. А это не суть важно. Важно то, что дело против вас настолько серьезно, настолько аргументированно, что вам придется пригласить господина Плевако, чтобы он избавил вас от виселицы. Так-то голубчик.
Вревский потянулся на стуле. Взглянул на входящие в моду наручные часы. Сплел пальцы рук и, потянувшись, хрустнул ими.
– Скоро полночь, – сказал он. – Нам с вами надо отдохнуть…
– Можно я задам вам вопрос, Александр Ионович? – спросил Андрей.
– Разумеется, я рад буду ответить. – Вревский ждал, как кот, поднявший лапу.
– Надо ли понимать, что в вашем так называемом деле нет ни одной улики против меня, ни одного свидетеля, ни одного доказательства, кроме вашей горячей речи?
Пожалуй, Вревский ожидал услышать что угодно, кроме такого заявления. Он сразу выпрямился на стуле и разъединил сплетенные пальцы.
– Что вы хотите сказать?
– То, что вам скажет любой судья.
– А убийство Берестова? А смерть Браницкой?
– Кто убил их? С таким же успехом вы можете показать на любого прохожего.
– При условии, что отпечатки пальцев этого прохожего будут в кабинете покойного.
– Отпечатки пальцев оставил я. Когда открывал сейф, чтобы вынуть завещанные мне письма и бумаги.
– И все?
– Все. Моего отчима я застал уже мертвым.
– Значит, вы нарушили закон, взломав сейф…
Вревский осекся.
Андрей позволил себе улыбнуться.
– Ради Бога, – сказал он, – судите меня за то, что я открыл сейф в принадлежащем мне доме.
Поддавшись тщеславию и склонности к высокопарной демагогии, Вревский позволил Андрею успокоиться и, слушая длинный монолог, собраться с мыслями. Вревский тоже понял это и понял, что недооценил оппонента. По расчетам Вревского, Берестов должен был сникнуть перед железными аргументами и, будучи отягощен больной совестью, во всем признаться. Тут же, этой ночью.
– Грустно, – сказал Вревский, – весьма грустно, что вы оказались столь неблагоразумны.
– Более того, я думаю, что пришло время отпустить меня. И без того вы продержали меня слишком долго. Мне придется жаловаться.
– Жаловаться? – Опершись сильными ладонями о стол, Вревский привстал и наклонился вперед. – Нет, голубчик, жаловаться вы не будете, и домой баиньки я вас тоже не отпущу. Я имею полное право продержать вас в камере с уголовниками столько, сколько пожелаю.
Он был зол. Он был очень зол, потому что потерял впустую столько времени и сил.
– На каких же основаниях, господин следователь… – Андрей тоже вскочил. При звуке возбужденных голосов в дверь заглянул широколицый полицейский.
– На том основании, что вы задержаны в воровском притоне со своим дружком Керимовым! Этого достаточно.
– Никогда не думал, что Керимов держит в Симферополе притон.
– Здесь держит. И похуже, чем притон… И вообще перестаньте фиглярничать, Берестов. Я знаю о вас все!
– Я убедился, что ничего не знаете.
Вревский встал.
– Можно, конечно, подождать до утра, – сказал он устало. – Но лучше закончить разговор сегодня, чтобы вы не надеялись на снисхождение. У меня в душе нет снисхождения к убийцам.
Вревский подошел к скучному железному шкафу, что стоял за его спиной, и, повернув ручку, открыл скрипучую дверь. Резким движением он выхватил оттуда темно-красную резную шкатулку и поставил ее на стол.
– Узнаете? – Он откинул крышку. Шкатулка Сергея Серафимовича была пуста. И оттого видно было, что устилающее ее красное сукно в некоторых местах потерто.
– Узнаете?
– Узнал, – не счел нужным таиться Андрей. – Это шкатулка моего отчима.
– Пустая, – сказал Вревский.
– Пустая, – повторил Андрей.
– Хотел бы я увидеть, какие змеи извиваются сейчас в вашей душе, – сказал Вревский.
– Мне и в самом деле очень грустно сознавать, что ради ее содержимого погибли два близких мне человека, – сказал Андрей.
– Уже три, – сказал Вревский. – И не знаю, кто из них вам ближе.
Он снова открыл синюю папку, и только тут Андрей увидел, что между листами в ней вложен большой конверт. Вревский вытащил оттуда несколько фотографий. И аккуратно, напряженно, будто превозмогая желание кинуть их Андрею в лицо, разложил их на столе.
На первой фотографии был виден человек, лежащий на земле в неудобной позе, подвернув под себя ногу и бессильно откинув руку. Лицо его было неразличимо.
На второй фотографии было только лицо того человека – крупным планом. На третьей тоже лицо – с другой стороны. Человек был мертв.
– Кто это? – спросил Вревский.
Андрей молчал, узнав человека и всем нутром чувствуя опасность, грозящую от признания своего знакомства.
На фотографии был гимназический кочегар Тихон. Кто еще говорил о нем недавно? Да, конечно же Ахмет.
– Кажется, я его припоминаю, – сказал Андрей, – но могу ошибиться. Что с ним произошло?
– Кто этот человек?
– Звали его… Кажется, его звали Тихоном.
– Фамилия!
– Откуда мне знать его фамилию? Он у нас раньше в гимназии кочегаром работал. Мы к нему в котельную бегали, кто курить, а кто в карты играть.
– И с тех пор вы его не видели?
– Нет, не видел, – сказал Андрей, искренне полагая, что не лжет, потому что ночная встреча в семинарском саду не имела никакого отношения ни к Ялте, ни к этому делу, но Андрею могла повредить.
– Честное слово?
– А что случилось?
– А то, что этот человек убит. Убит так же, как ваш отчим и Глафира. И рядом с ним валялась пустая шкатулка.
– Значит, вы нашли одного из бандитов! – сказал Андрей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105