— Да, — продолжал Эйнджел, — ты просто произносишь тут какие-то прописные истины. Полагаю, она была воровкой. Ты будешь встречаться с воровкой?
— Она же и меня обкрадет!
— Тебя?
— Ей невозможно доверять.
— Это звучит ужасно.
— Прости, может быть, тебе следует начать излагать все с начала.
Эйнджел покачал головой с явной грустью на лице, но потом вдруг просиял:
— А как насчет пустякового дела? Может быть бутылка, разбитая на кухне об чью-то башку? Ничего серьезного.
— Убийство на кухне! И это для тебя означает «ничего серьезного»? На какой планете ты живешь, Эйнджел? Ты словно откуда-то не отсюда.
— Ну, что ж, тогда она убийца.
— Многое зависит еще от того, кого она убила.
— Скажем, своего старика.
— Зачем?
— Откуда же я знаю! Ты что же, думаешь, я стоял рядом с фонарем?.. Так ты будешь с ней встречаться или нет?
— Нет.
— Черт, Берд, если ты будешь так заморачиваться, то никогда в жизни никого не встретишь.
Официантка вернулась:
— Джентльмены, вы будете заказывать десерт?
Все мы отрицательно покачали головами, а Эйнджел добавил:
— Я и так достаточно сладок.
— И достаточно нескромен, — заметила официантка. И еще раз мне улыбнулась.
— Три кофе, — сделал я заказ. И улыбнулся ей в ответ.
* * *
После обеда мы пошли прогуляться в Центральный парк. Остановились отдохнуть рядом со статуей Алисы на грибе. На воде вообще не было видно детишек в лодках, хотя две или три пары сидели, обнявшись, на берегу. Эйнджел уселся прямо на гриб, и Алиса теперь как бы смотрела на него.
— Сколько тебе лет? — поинтересовался я.
— Достаточно, чтобы дать правильную оценку всему, — отвечал он. — Так как у тебя дела?
— У меня все неплохо. Просто есть плохие дни, а есть хорошие.
— И как ты их различаешь?
— По хорошим дням не идет дождь.
— Как дела с домом? Продвигаются?
Он знал, что я завершаю реставрационные работы в доме своего дедушки в Скарборо: уже въехал, хотя кое-какие вещи все-таки еще необходимо сделать.
— Мои работы почти закончены. Осталось только починить крышу.
Эйнджел какое-то время молчал.
— Мы всего лишь пытались выковать обратную цепь для тебя, пока сидели в ресторане, — сказал он наконец. — Сейчас у тебя, возможно, не самое лучшее время. Скоро будет первая годовщина, не так ли?
— Да, двенадцатого декабря.
— С тобой все будет в порядке?
— Я просто посещу могилу, помолюсь. Не знаю пока, насколько трудно это будет.
На самом деле я боялся дня годовщины, как огня. По каким-то причинам мне представлялось очень важным, чтобы ремонт дома к этому дню уже был закончен и чтобы я смог полноценно там разместиться. Необходима стабильность, эти связи с прошлым — оно у меня ассоциировалось со счастьем. У меня было такое место, которое я мог называть отчим домом и в котором собирался попытаться заново выстроить свою жизнь.
— Дай нам знать, и мы приедем.
— Спасибо, я ценю вашу заботу. Эйнджел кивнул:
— А до этого времени тебе надо позаботиться о себе. Понимаешь, что я имею в виду? Ты слишком много времени проводишь в одиночестве, так можно сойти с ума. Ты что-нибудь слышал о Рейчел?
— Нет.
Рейчел Вулф и я когда-то были любовниками. Она уехала в Луизиану, чтобы помочь в поисках Странника. У нее была хорошая базовая подготовка по психологии. И еще любовь ко мне, которую я не оценил и к которой тогда не был готов. В то лето она получила и физическую, и эмоциональную травму. Мы не разговаривали со времени, когда Рейчел лежала в больнице. Но я знал, что сейчас она в Бостоне. Однажды я даже видел, как она пересекала университетский городок, и ее рыжие волосы освещал ранний утренний свет; но я не мог позволить себе вторгаться в ее одиночество и боль.
Эйнджел приосанился и сменил тему разговора:
— Встретил кого-нибудь из знакомых на похоронах?
— Эмерсона.
— О, это, наверное, было весело?
— Всегда очень приятно встретить Эмерсона. Он в этот раз стал меня убеждать, что наручники полезны. Уолтер Коул тоже там присутствовал.
— И он нашел, о чем с тобой поговорить?
— Ничего хорошего не сказал.
— Коул всегда слыл праведником, а это самое худшее, что можно сказать о мужчине.
Я взглянул на часы:
— Мне пора идти. Скоро мой самолет.
Луис развернулся к нам спиной, его мускулы вырисовывались даже сквозь ткань костюма.
— Эйнджел, — бросил он через плечо. — Если спустя мгновение обнаружу тебя еще на грибе, то задам тебе трепку. Алиса из-за тебя смотрится какой-то больной.
— Если бы Алиса увидела тебя приближающимся к ней, она бы подумала, что ты хочешь на нее напасть. Ты, Луис, совсем не похож на Белого Кролика.
Я наблюдал за тем, как Эйнджел спускался с гриба. Оказавшись на земле, он глянул на свои руки, вымазанные в грязи и потянулся ими к безупречному костюму Луиса.
— Эйнджел, только попробуй дотронуться до меня!..
Идя следом за этой парой, я одновременно впитывал в себя тишину парка и спокойствие пруда. Вместе с тем у меня возникло смутное чувство, происхождение которого я не мог определить, и это чувство нарастало: словно, пока я был в Нью-Йорке, где-то еще происходили какие-то события, которые повлияли на меня.
А в воде пруда отразилось небо с темными облаками: птицы летели через мелководье, как будто стремились утопиться. В тусклом зеркале воды отражался весь мир; голые деревья раскинули свои ветви, казалось, тонущие в глубинах пруда, как пальцы, постоянно погружающиеся глубже и глубже в неясное прошлое.
Глава 3
Для меня первым признаком прихода зимы всегда была смена цвета березовых стволов. Обычно белые или серые, с приближением холодов они становились желто-зелеными, затем красноватыми, жгуче-золотыми — наступало безумное буйство красок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128