Последняя мысль молнией озарила мозг: "Необязательно, чтобы было темно. Главное, чтобы никого не оказалось поблизости. Время, когда все гости и почти вся обслуга собрались у входа в «Кублай-хан». Время, когда кто-то собирался зайти за Мисти к ней в номер, «около двенадцати».
То есть прямо сейчас.
Глава 19
Я уставился на секундную стрелку своих часов.
Я даже не понимал, который сейчас час, я только видел, как эта маленькая стрелка движется – быстро, слишком быстро и неумолимо, словно сама смерть.
Я уже готов был выскочить из-под кровати, но вовремя одумался.
Сейчас дорога была каждая секунда, от одной секунды зависело, сможет Мисти сделать еще один вздох или нет. Мог ли я рисковать?..
Я потряс головой. У меня в мозгах образовался лихорадочный коктейль, и я не мог найти верное решение. И немедленное. Если я сейчас все испорчу, то не успею добраться до Мисти. Наверняка еще есть время, возможно самая малость, и я должен перестать думать о нем, отбросить в сторону свой страх и сделать все правильно – и в нужный момент.
Подумай об этой секунде и о следующих. Итак, я должен выскочить за дверь и пробежать через весь отель к номеру Мисти. Я подполз к самому краю кровати. И увидел свои проклятые брюки, свисающие с гладильной доски. Черт с ними.
Я не могу их взять, у меня нет времени даже на это. Если Булл меня засечет, у меня будут крупные неприятности. Ага, мне снова пришла в голову та же самая мысль, которая немного притормозила меня мгновение назад. И это хорошо. Потому что, если Булл все-таки меня засечет, он немедленно загорится желанием свернуть мне шею. И даже если я по счастливой случайности останусь в живых, мне его ни за что не образумить. У меня не будет никакой возможности что-нибудь ему объяснить.
Слава богу, я не поддался первому импульсу и не выскочил с громким шумом, что наверняка повысило бы содержание адреналина в крови у Булла, которого у него и так – в этом я нисколько не сомневался – было более чем достаточно. Нет, я обязан вести себя крайне осторожно, двигаться бесшумно, пусть даже поначалу до боли медленно, но я должен как можно ближе подобраться к двери, и только тогда я смогу прорваться.
Поэтому я, как одинокий партизан, крадущийся в тылу врага, осторожно выдвинулся из-под кровати. Я прополз еще один фут и неправдоподобно медленно, не дыша встал на колени. И тут мое колено хрустнуло.
Ну, сейчас начнется, черт побери.
И сразу после громкого щелчка раздался странный клокочущий звук, словно закуддыкала индюшка, которую ударили бамбуковой палкой.
Я не оглядывался назад. Мне совсем не хотелось оглядываться. Какого дьявола, нельзя же всегда делать только то, что ты хочешь. Я оглянулся.
Невероятно, странный индюшачий клекот исходил не от Булла Харпера. Он меня еще даже не углядел и не соображал, что происходит. Собственно, это и не имело особого значения, потому что его большая голова уже пришла в движение, и очень скоро, сейчас, он должен был увидеть меня.
А звук исходил от Лиссы, которая, увидев меня в столь нелепой позе, впала в безумное веселье. Или совершенно неуместную радость. Во всяком случае, она давилась от смеха. Пока, правда, еще не хохотала во весь голос, однако безуспешно пыталась сдержать приступ внезапного смешливого слабоумия.
Она стиснула зубы, потом ее рот приоткрылся, как будто его разжала неведомая сила, и она пропищала: «И-и-и-и, у-и-и-и, у-и-и-и». В любое другое время я бы сказал, что этот звук напоминает мне писк крошечной птички, разговаривающей со своей подружкой. Наконец она захлебнулась или подавилась своим писком, как грубо придушенный попугай.
То, что было недавно между нами, больше никогда не повторится. От понимания этого мне стало грустно. Хотя сейчас было не до веселых мыслей. Да у меня не было времени и для грустных мыслей.
Потому что свирепый большой Булл наконец повернул свою огромную башку и, широко открыв обезумевшие от изумления глаза, уставился прямо на меня.
Этого не выразить словами.
Этого не передать музыкой.
Даже десять тысяч сенаторов не смогли бы произнести об этом связную речь. Даже великие композиторы, сочиняющие симфонии, и сумасшедшие, выбивающие ритм на литаврах, были бы бессильны сыграть это.
Я не могу, да и не пытаюсь описать Булла Харпера и загадочное выражение его лица в тот момент, потому что частично он и сам находился уже в четвертом измерении. Но если вы когда-нибудь видели человека, в голову которого въехал грузовик, вы можете немного представить, как выглядели его глаза, в которых плясали и лопались маленькие электрические искры.
Он зачарованно смотрел на меня, склонив голову набок, поэтому видел меня, надо полагать, вверх тормашками, и на его блестящей черной физиономии отражалось самое невероятное и незабываемое выражение, какое только можно себе вообразить. Оно представляло собой причудливую смесь отвергаемой истины, постепенно перерастающей в неосознанное понимание, в сочетании с всепоглощающей скорбью и неприкрытым отчаянием.
Казалось, он получил травму – я очень надеялся, что она необратима; мои нервы тоже были оголены, я чувствовал себя как ощипанный рождественский гусь и не мог сдвинуться с места. Оцепенел. Я хотел пошевелиться. Я знал, что должен – по ряду причин, но не мог вспомнить ни одной из них.
Поэтому я досмотрел развернувшееся мгновенное действо до конца.
Сначала он просто застыл на месте. Натянутый, как струна. Ошарашенный. Неподвижный. Совершенно отупевший. Потом он шевельнулся – чуть-чуть. Постепенно выражение его неописуемой физиономии стало меняться. Глаза превратились в щелочки; сузились;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54