У Прескотта пересохло во рту. Он знал, что людей приговаривают к смертной казни и за менее тяжкие проступки. Вуттон-Баррет презрительно фыркнул.
– Его точно повесят за то, что он на меня напал!
Качая головой, сэр Ли вышел вперед.
– Как будто вы сами не заслуживаете того же, Вуттон-Баррет!
– Ч-что вы сказали?
– Мне известно, что здесь происходит. – Глаза старика сверкнули, и губы скорбно сжались. – Боюсь, я слишком хорошо это понимаю.
Граф прищурился:
– Что вы хотите сказать, черт возьми?
– Тридцать лет назад я был на вашем месте: делал скоропалительные заявления, ругал мою неразумную и упрямую дочь и бранил на чем свет стоит мужчину, которого она полюбила.
Услышав эти слова, Прескотт замер от неожиданности. Сэр Ли качал головой, в глазах у него стояли слезы.
– Барбара всегда была упрямой девочкой. И гордости у нее было хоть отбавляй. В этом она походила на своего отца.
– Барбара… – прошептал Прескотт. – Мою мать тоже звали Барбара…
Сэр Ли поднял на Прескотта глаза, полные неподдельного страдания.
– Я хотел переломить ее глупое упрямство. – Слезы потекли по его морщинистым щекам. – Но вместо этого разрушил свою семью. И свою душу тоже. Боль разрывала мне сердце на части.
– Какое отношение все это имеет к тому, что он меня ударил? – вопрошал Вуттон-Баррет. – Я желаю, чтобы его немедленно арестовали.
– Тише, – сказала Эдвина отцу.
Вуттон-Баррет рявкнул:
– Не смей так говорить со мной…
– Довольно, отец! Хоть один раз в жизни думай не только о себе, но и о других тоже! – Отвернувшись от графа, Эдвина сильнее сжала руку Прескотта. Он был безмерно признателен ей за поддержку.
Прескотт все еще испытывал замешательство. «Моя… мать… Но это невозможно! Наверное, это просто совпадение…»
В горле у него встал комок. Он протянул руку к сэру Ли.
– О чем вы… о чем вы сейчас говорите?
Сэр Ли смахнул слезу.
– Я хотел сказать, что тридцать лет назад я заявил своей дочери, что, если она выйдет замуж за человека, которого полюбила, я вычеркну ее из своей жизни. Если бы я заранее знал, чем это все обернется, Прескотт…
– Это вы обыскали мои комнаты…
– Да. И я нашел там Библию. Эту Библию я подарил Барбаре, когда она была еще ребенком. Книга подписана – там стоит наша фамилия.
Прескотт почувствовал, как все поплыло у него перед глазами. Он тяжело опустился в кресло и прикрыл глаза ладонью.
– Я не верю… – Прескотт поднял глаза на сэра Ли. – Вы – мой дедушка?
Граф Вуттон-Баррет поднялся.
– А мне наплевать. Будь он хоть единственным наследником принца-регента. Он меня ударил!
– Вы не слышали, что я сказал, Вуттон-Баррет? Это мой внук! И вся его жизнь до этого прошла без меня. Я много выстрадал. Больше, чем вы можете себе представить. Я потерял свою дочь, своего внука – потерял самое дорогое на свете. И все потому, что я был глупым старым ослом.
Сэр Ли указал тростью на грудь графа:
– Граф Вуттон-Баррет, вы можете быть более великодушным и мудрым человеком, чем был в свое время я? Хватит ли вам ума понять, что этих двоих ничто не остановит? Потому что они по-настоящему любят друг друга. Что ваша недальновидность и отсутствие гибкости может обречь вас в будущем на жестокие страдания, которые не каждый в состоянии выдержать?
Эдвина наклонилась над Прескоттом. В ее глазах он увидел тревогу и беспокойство за него.
– Вы хорошо себя чувствуете?
Прескотт медленно покачал головой:
– Все так неожиданно! Это трудно сразу переварить…
Эдвина обняла его и нежно прошептала ему на ухо:
– Я с вами. Что бы ни случилось, я буду с вами. – Ее поддержка, возможно, была тем единственным, что позволяло Прескотту сохранять здравый ум в этот момент. Все, что до сих пор ему было известно о самом себе, оказалось ложью. Все, кроме одного. Его фамилия и в самом деле Дивейн…
– Разве вы не видите, как сильно эти двое любят друг друга? – спросил сэр Ли.
– Мне это абсолютно безразлично. Внук он вам или нет – я не успокоюсь, пока не увижу его на виселице! – С этими словами отец Эдвины повернулся и вышел вон из комнаты.
Эдвина обняла Прескотта еще крепче, желая передать ему всю силу своей любви и нежности, понимая; как сильно он сейчас страдает.
Неуверенной походкой сэр Ли подошел к Прескотту.
– Ты сможешь когда-нибудь простить меня, сынок?
От волнения у Эдвины перехватило дыхание.
Одно долгое мгновение Прескотт молчал, а затем медленно высвободился из ее объятий. Эдвина нехотя отпустила Прескотта и отодвинулась от него, продолжая держать свою руку у него на плече. Всем сердцем она ощущала глубину его мук и безмерно сочувствовала ему.
Прескотт покачал головой:
– Вы все знали… Вы все это время знали обо всем, ведь так?
– Нет. Я ничего не знал, пока не приехал сюда. Пока тебя не увидел. – У сэра Ли на глазах блестели слезы. – Ты же как две капли воды похож на свою покойную мать… – Старик закивал, и горькие слезы ручьем покатились у него по щекам. – Стоило мне увидеть тебя, как я тут же обо всем догадался. Но до этого самого момента, клянусь тебе, я ничего о тебе не знал…
Не в силах больше держаться на ногах, старик как подкошенный рухнул на диван. Он сидел, сокрушенный и убитый горем, низко опустив голову, ссутулившись – словно согнулся под тяжестью мучительных воспоминаний.
– Моя дочь умерла с ненавистью в душе. Она так сильно ненавидела меня, что даже не сообщила, что у меня есть внук. И я не могу ее за это винить. Человек без сердца, который отвергает свою собственную плоть и кровь, не может вызывать доверия и недостоин столь бесценного подарка судьбы… – Старик замолк, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92