Ц Еще раз повторяю, Ц сердито проговорил Анискин. Ц В дом к тебе принес
ено было два с половиной литра водки, а я насчитал бутылок Ц на три с поло
виной литра. Как так?
Н Е Г А Н О В. Ты мне голову не дури, Анискин, мало ли у меня пустых бутылок вал
яется.
А Н И С К И Н. Это ты мне голову не дури, Неганов. Во-первых сказать, я сегодняш
нюю бутылку от вчерашней в момент отличу, во-вторых заметить, у тебя в дом
е пуста посуда более чем полдня не задерживается Ц ты ее тут же сдаешь… Т
ак что отвечай, кто еще литр водки принес?
Н Е Г А Н О В. Никто не приносил, ничего не знаю… Пьян был!
А Н И С К И Н. Какой бы ты пьяный ни был, водку всегда считаешь, так как боишьс
я, что мало будет… Васька, не доводи меня до греха, кончай волынить! Кто вод
ку брал?
Н Е Г А Н О В. Верка Косая литр принесла…
А Н И С К И Н (вскочил). Для кого? Почему? С какой целью?
Н Е Г А Н О В. Этого я сам не могу понять, Федор. Чего это она ко мне приперлась
, кого хотела ублажить? Не знаю. Веришь?
А Н И С К И Н. Верю… Тогда отвечай, с кем она говорила, почему сидела рядом с р
ечником? Если говорила с ним, то о чем?
Н Е Г А Н О В. И этого не помню, Федя. Сидеть Ц сидела, говорить Ц говорила, а
что и о чем… Я ж почитай месяц не просыхаю… Ты уж не думаешь ли, что я иконы у
вел?
А Н И С К И Н. А хрен тебя знает, Васька! То ты на бога дышать боишься, то в пьян
ом виде лезешь к попу драться и оскорбляешь его, то ты… Нет, Васька, иконы т
ы не воровал, но к этому делу касательство имеешь.
Н Е Г А Н О В. Ты не заговаривайся! Какое же я к этому делу касательство имею?

А Н И С К И Н (по-прежнему раздумчиво). В точности еще сказать не могу, но икон
ы-то пересеченье на тебе получили, хотя ты этого и знать не знаешь… Понату
жься, Василий, попотей, но вспомни, к кому Верка Косая приходила, для кого н
а водку восемь рублей потратила?
Н Е Г А Н О В (жалобно, с надрывом). Ничего не вспомню я, Федюк! Не надейся ты на
меня, совсем я плох, как тот дедушкин гриб, что в руки возьмешь, а он Ц пых! О
дна пыль на пальцах.
А Н И С К И Н (после тяжелой и горькой паузы). Иди домой, Василий. Если что вспо
мнишь, спасибо от всей деревни скажу!

Жена участкового Глафира, секунду назад шагавшая по улице открыто и весе
ло, вдруг тревожно огляделась. Убедившись, что на улице безлюдно Ц было о
коло двенадцати часов дня и вся деревня работала, Ц Глафира на цыпочках
подбежала к старенькому и небольшому дому. Она уже собралась подниматьс
я на крыльцо, когда на нем появилась согнутая почти пополам необычно кос
тистая старуха, но такая юркая, что в одно мгновенье оказалась рядом с Гла
фирой.
Ц Матушка, заступница ты наша, спасенье ты бабье, Ц запричитала старуха
, обнимая и оглаживая жену участкового.
Ц Здравствуй, Валерьяновна! А ты все шустра да весела… Вижу: по огороду с
ама шарашишься. И грядки полоты, и навозишко сбережен, и полито… Ну, Валерь
яновна, слов нету!
Они оказались в небольшой комнате, отделенной от кухни дощатой перегоро
дкой. Стоял посередине комнаты стол, могучий и неизносимый, стены были ок
леены газетами и картинками из журнала «Огонек»; всюду Ц на стенах, в угл
ах, даже на нештукатуренном потолке Ц висели пучки сухой травы, в красно
м углу мерцала лампадка и висело несколько икон.




Ц Ой, матушка, заступница ты наша! Садись, матушка, охолонись.
Ц А я ведь к тебе ненадолго, Валерьяновна, Ц садясь за кедровый стол, ска
зала Глафира. Ц У меня ведь тоже квашенка поставлена, как хочу свово пышк
ами побаловать…
Ц И надо, надо его потешить… Надо, матушка-заступница.
Они немного помолчали.
Г Л А Ф И Р А. У тебя, Валерьяновна, как я примечала ране, в углу-то шесть иконо
к висело. Так вот где две-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Ох, грехи наши тяжкие!
Г Л А Ф И Р А. Какие у тебя грехи, когда я в деревне добрее тебя старухи не зна
ю? Чего ты на себя наговариваешь-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не наговаривать, грехи замаливать, ежели я эти две
иконы, матушка, продала… Сережке-то стапензию платить не стали, так я ему
всяку копейку посылаю, правнучку-то… Обратно же молодой
Ц к девке пойтить, в кино ее пообнимать, в театру свесть… Продала! Спаси м
еня бог и прости, грешную!
Г Л А Ф И Р А. По сколько взяла-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. По десятке, матушка.
Г Л А Ф И Р А. Ну, ты сдурела, Валерьяновна! За такие иконки по десятке? Да в дер
евне ни у кого из старух икон красивше твоих нету… Кому продала-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Вот этого я тебе, матушка, сказать не могу, но страху я нат
ерпелась Ц не приведи господи!
Г Л А Ф И Р А. Страх-то откуда?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не страх, матушка, ежели к тебе в полночь постучат, г
оворят, что из городу приехали, поклон от Сереженьки привезли, а как вошли
Ц мать моя! Очки на нем агромадные да черные, сам ростом под потолок, заик
ается, борода Ц во! А сам, промежду прочим, молодой… Привет, говорит, от Сер
ежи, я, говорит, его распрекрасно знаю, а это что у вас в углу? Иконы, отвечаю
… А не продадите, говорит, вам деньги нужны, как Сережку-то со стапензии сн
яли… Я бы, говорит, вам по десятке Ц вон за эти две, которы грязны.
Г Л А Ф И Р А. Ах, горюшко ты мое, Валерьяновна!
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Это почто такие слова?
Г Л А Ф И Р А. А не почто, это я так Ц бормочу, чего попало… Боюсь, перестоит кв
ашенка-то, Валерьяновна. Ты уж меня прощай, подружка, я к тебе скоренько в л
асковы гости прибегу…

Позднее жена участкового стояла у порога богатого и большого дома Ц при
хожая была просторной, вешалка Ц городская, лежал под ногами домотканый
ковер. Глафира глядела на прямую, надменную, толстую и узкоглазую старух
у.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25