Мои стрелы гораздо короче.
– Вам придется найти другие.
– Мне придется изготовить другие, и я изготовлю. А если я скажу тебе, что я и был тем самым мальчиком с большим луком?
Игла замерла на половине стежка, и Ульфа подняла на меня глаза.
– Вы, сэр?
Я кивнул.
Она рассмеялась.
– Мальчишка, который был здесь вчера? Да я могла бы, наверное, обхватить пальцами его руку. Вашу руку я едва ли сумею обхватить и обеими ладонями.
Отодвинув в сторону штаны, которые она шила для меня, Ульфа встала.
– Я попробую, раз вы не против?
– Если вы не против. Да, пожалуйста.
Обеими ладонями она не сумела обхватить мою руку, зато погладила ее.
– Вам самому впору быть рыцарем, сэр.
– Я и есть рыцарь.
Думаю, мое заявление удивило меня самого еще больше, чем Ульфу. Однако я вспомнил слова Равда: «Мы называем рыцарем человека, который…» – и исполнился уверенности.
– Я сэр Эйбел, – добавил я.
Острые соски ее грудей, обтянутых тканью сорочки, скользнули по моему локтю.
– Тогда у вас должен быть меч.
– Меч носят не только рыцари, – сказал я. – Но ты все равно права. Я раздобуду меч. Шей дальше, Ульфа.
Когда она дошила штаны и принялась за рубашку, я сказал:
– Твой отец боялся, что сэр Равд изнасилует тебя. Ты так сказала.
– Снасильничал бы. – Она кивнула. – Но не только потому, что у него такое имя Имя Ravd созвучно глаголу to ravish.

. Его имени отец тогда еще, наверно, и не слышал.
– Да, наверно, не слышал. А твой отец не боится, что я тебя изнасилую?
– Не знаю, сэр Эйбел.
– Мужчина, готовый изнасиловать женщину, способен и на более тяжкие преступления. У тебя есть мать, Ульфа?
– О да. По милости Гарсега она по-прежнему с нами.
– Но она не может шить, поскольку ослепла или покалечила руки?
Ульфа перекусила нитку и на мгновение задумалась.
– Очень даже может, сэр Эйбел, клянусь вам. Она научила меня шить, и мне с ней не сравняться. Только для того, чтобы хорошо шить, нужен солнечный свет.
– Понятно. А кто сейчас находится в доме? Перечисли всех.
– Вы и я. Мама, папа и брат Тауг.
– В самом деле? Они сидят тихо как мыши. Я не слышал ни шепотка, ни скрипа половицы, только наши с тобой голоса. Ты знаешь, где сейчас твоя мать?
Ульфа ничего не ответила, но я проследил за направлением ее взгляда и открыл дверь, ведущую в убогую комнатушку, похожую на чулан. В дальнем углу каморки сидела, съежившись, женщина примерно одних лет с Брегой, с расширенными от страха глазами.
– Не бойтесь, матушка, – сказал я. – Что бы ни случилось, я не причиню вам или вашей дочери вреда.
Она кивнула и растянула губы в улыбке – с таким мучительным усилием, что я отвернулся.
Ульфа поспешно подошла, желая отвлечь мое внимание.
– Примерьте рубашку. Мне нужно посмотреть, не мала ли она вам.
Я примерил, и она засуетилась вокруг меня, словно муха над банкой варенья, повторяя снова и снова, что плечи у меня широкие, как амбарные ворота.
– Наверное, вы считаете себя обычным человеком, а всех нас карликами.
– Я видел свое отражение в воде, – сказал я. – Я купался в реке с женщиной по имени Дизири, и…
– Дизира?
– Нет. Дизири, моховая дева, которая, думаю, и дала Дизире свое опасное имя. Она все время старалась держаться в тени, но исчезла, когда солнце поднялось высоко. Я случайно оказался на солнце и увидел свое отражение в воде. Прежде я… отставал в развитии, Ульфа. Что-то мешало мне расти с годами. Дизири говорила что-то такое, и она убрала помеху, препятствующую моему росту. – Превозмогая душевную боль, я добавил: – Полагаю, ради собственного удовольствия.
Ульфа сложила губы буквой «о» и промолчала.
– Так или иначе, теперь я такой, какой есть, и мне придется изготовить стрелы подлиннее.
Ульфа неуверенно проговорила:
– Мы стараемся не портить отношения с эльфами.
– И у вас получается?
– Ну, отчасти. Иногда они исцеляют наших больных и присматривают за стадами, пасущимися в лесах.
– Покуда вы отзываетесь о них хорошо и оставляете для них пищу?
Она кивнула, но избегала смотреть мне в глаза.
– Мы с Бертольдом Храбрым время от времени оставляли для них миску бульона и кусок испеченной в золе лепешки.
– Еще мы поем песни, которые им нравятся, и… совершаем обряды в местах, о которых нельзя упоминать вслух.
Игла Ульфы проворно сновала взад-вперед.
– Песни, которые нельзя пропеть чужакам, и обряды, о которых вы не вправе говорить даже между собой? Бертольд Храбрый рассказывал мне что-то такое.
После продолжительного молчания Ульфа сказала:
– Да. Обряды, о которых нельзя говорить.
– Тогда давай поговорим на другую тему. Дизири занимает высокое положение среди эльфов?
– О, конечно. – Ульфа поднялась на ноги и показала мне рубашку, ожидая похвалы.
– Она знатная дама?
– Хуже.
Озадаченный таким ответом, я вызвал в воображении образ Дизири и напряг ум.
– Наверное, она наказывает разбойников и тому подобных негодяев. Лжецов.
– Всех своих обидчиков, сэр.
Я вздохнул.
– Я люблю ее, Ульфа. Что мне делать?
Ульфа приблизила губы к моему уху:
– Я еще ничего не знаю о любви, сэр Эйбел.
– И я тебя ничему не могу научить… или почти ничему. Дай мне мою рубашку. Я постараюсь не испачкать ее своей кровью, обещаю тебе.
Я натянул рубашку через голову и расправил плечи. Она сидела на мне свободно, как надо.
– Папа не говорил тебе сшить рубашку потеснее, чтобы она сковывала мои движения?
Ульфа помотала головой.
– Наверное, он не успел подумать об этом – или рассчитывал застать меня без рубашки. Наверное, легче всего убить мужчину, когда он лежит между женских ног.
– Я… я бы никогда не пошла на такое… Вы знаете. Никогда в жизни, сэр Эйбел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159